Пролог

19 2013
19 ноября - день памяти преподобного Валаама Хутынского

Колесом крутилась жизнь Руси в XII веке, и колесо это сочилось кровью. Правителям-князьям было мало того, что они разорвали родную землю на уделы, в которых каждый из них был маленьким самодержцем. Удельные властолюбцы беспрерывно затевали междоусобные войны ради низкой корысти или фальшивой чести, расширения владений или споров о первенстве. Княжеские распри постоянно толкали русских людей на братоубийство. Все русичи были крещены во Святом Православии, все причащались Плоти и Крови Христовых – Небесное это братство несравненно выше любого земного родства. Но вновь и вновь на обезумевшей Руси попиралась святыня христианской любви, и когда дружины удельных князей сражались между собой, кто бы ни побеждал, лилась братская кровь, когда они шли грабить и жечь селения в соседнем уделе, то истязали своих братьев и сестер во Христе Спасителе.

Зачинщиком и разжигателем междоусобиц очень часто выступал Новгород. В беспрестанных смутах новгородцы видели свой интерес: они вообще не желали над собой никакой власти. Великий князь Владимир Мономах еще умел смирять новгородскую гордыню, но после его кончины Новгород добился чаемой вольности. Новгородцы то призывали на свой престол какого-нибудь князя, то, по прихоти буйного веча, «указывали ему путь» – изгоняли вон. (Так, например, дважды с позором прогоняли новгородцы величайшего своего благодетеля и защитника – святого князя Александра Невского.)

Новгородцы не только «подливали масла» в огонь междоусобного братоубийства – покоя не было и в самом их городе. Многими веками позже большевицкие псевдоисторики начали восхвалять древний Новгород за якобы установленную там «демократию» (сиречь «народовластие»). Но не властью народа были те новгородские порядки, а охлократией – властью разнузданной толпы. Как для всего Новгорода, так и для своевольных его жителей девизом было: «Нраву моему не препятствуй!» На вечевой площади состязались в красноречии ораторы – «мужики-горланы», как их тогда называли. А когда окончательно хрипли от натуги глотки демагогов, аргументами в отстаивании «прав и свобод» становились кулаки, колья, дубины и даже мечи. То город делился надвое – Софийская сторона ополчалась на Торговую, то бились друг с другом «концы» (городские районы), то «людье» (ремесленники) сокрушали ребра «огнищанам» (боярам) или «гридь» (дружинники) молотили купцов... Так били, калечили, а нередко и убивали друг друга новгородские свободолюбцы.

«Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12, 25), – говорит Христос Спаситель.

Сеятели раздора, называвшие и считавшие себя православными христианами, не желали видеть очевидного: их братоненавистничество было чернее черного в очах Вселюбящего Творца, чрезмерно они искушали долготерпение Всевышнего и накликали на свой родной народ кару Божественного Правосудия. В судьбах Божиих уже отсчитывались последние десятилетия срока, по истечении которого обрушится на Русскую землю мощь монгольской Великой Орды, и раздробленной, истощенной безумием внутренних распрей Руси нечего будет противопоставить этому могуществу. Вот тогда все эти гордые властолюбцы и свободолюбцы в одночасье станут жалкими холопами ордынских ханов, а истерзанная их раздорами православная Русь на три столетия подпадет под иноземное господство, покуда не поймет смысл этого горького урока, преподанного Промыслом Божиим. А до того урочного срока длилось на Русской земле беснование княжеских распрей и буйных новгородских «вольностей»...

Игры страстей, неистовство и ненавистничество могли бы довести Русь до погибели, если бы не опоминались порой русские люди, в слезном покаянии вымаливая себе прощение у Бога Спасителя, и если бы не являлись на Русской земле «иные люди» – великие в смирении, могущественные в молитве за свой многогрешный народ перед Престолом Всевышнего.

Таким «иным человеком» был странный юноша, выросший в весьма богатой и тороватой новгородской семье. Мирское имя его было Алексий, домашние называли его Олекса, а знакомые из уважения к его роду величали по имени-отчеству: Олекса Михалевич (то есть Алексий Михайлович).

Этот Олекса был богатырь и красавец, отличался могучим телосложением и огромным ростом. Казалось бы, кому, как не ему, махать кулаками в вечевых рукопашных, биться за свою «сторону» или свой «конец»? Кому, как не ему, ратовать за «права» огнищан – знатного боярского сословия, к коему он принадлежал от рождения? Кому легче, чем этому богатырю-великану, было прославиться доблестью в междоусобных битвах, а потом наслаждаться всеобщим восхищением?

Но Олексу никто и никогда не видел среди вечевого буйства, а о вступлении в новгородскую воинскую дружину он и слышать не хотел. Словно тяготясь своим богатырским обликом, он ходил с потупленным взором, могучее тело свое гнул в смиренных поклонах перед священниками и монахами, родителями и старшими. Вдобавок он не заглядывался на женщин и девушек, чуждался пиров, которые часто устраивали его хлебосольные родители для своих знакомых, хмельного вообще в рот не брал, а ел так мало, что все удивлялись, как его богатырская плоть довольствуется подобными крохами. Олекса не отказывался надевать пышные боярские одежды – на этом настаивал его отец, но под богатым нарядом юноша носил колючую, язвящую тело власяницу.

Родители Алексия по-мирски считались, да и на самом деле были благочестивыми людьми. Они щедро творили милостыню нищим, щедро жертвовали на храмы и монастыри, молились утром и вечером, держали посты, никогда не пропускали воскресных и праздничных богослужений в знаменитом Софийском соборе.

Отец и мать научили Олексу грамоте и радовались, видя, как усердно читает он Священное Писание и духовные книги, как разумно рассуждает о Законе Божием. Но «неотмирности» единственного сына, отстраненности его от всех мирских занятий и удовольствий они не понимали: то зазывали его на пирушку, то силились вовлечь в разговор о новгородской «внутренней и внешней политике», то порывались сосватать ему невесту. На вопрос, почему он избегает всех радостей жизни, Алексий отвечал: «Эта жизнь только тень, сон. Она вертится как колесо». Радостью его была молитва к Превечному Богу.

Еще когда Алексий был малым ребенком, душу его поразил евангельский рассказ о Преображении Христа Спасителя на горе Фавор. Он пытался представить себе предивное Отчее Сияние, в которое облекся Сын Божий, и не мог. Но когда он из глубины сердца взывал к Вселюбящему Богу, когда горькими слезами плакал об утраченном людьми рае Господнем, он порою чувствовал, как приближается, как касается его души неизъяснимый Фаворский свет. Такие мгновения были для него дороже всего, вместе со святым Апостолом Петром он готов был восклицать: «Господи! хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь... кущи» (Мф. 17, 4).

Однако пребыванию Алексия в уединенной молитвенной куще мешали блеск и постоянная суета боярского дома, в котором ему приходилось жить. Мешало ему даже собственное тело, такое большое и тяжелое, от которого порой исходили темные влечения, – и тогда приходилось смирять его земными поклонами перед иконами, власяницей, лишением пищи и сна. И такой узды еще было недостаточно, необходимо было утомлять тело тяжелым трудом, но кто бы, спрашивается, позволил боярскому сыну делать черную работу,для которой имелось достаточно слуг? Однажды Алексий решился заикнуться о горячем своем желании удалиться в монастырь, но, увидев, как опечалились его родители, больше речи об этом не заводил.

Всевышний Сам освободил молодого подвижника от долга послушания родительской власти: от внезапной болезни отец и мать его скончались. Алексий с честью похоронил родителей, на помин их душ раздал нищим все оставшееся от них богатое наследство, а сам ушел в знаменитый монастырь, основанный когда-то преподобным Антонием Римлянином на берегу реки Волхов. Игумен недолго испытывал достоинства нового послушника: очевидны были его ревностность в молитве и постничестве, его усердие на самых тяжелых, «черных» послушаниях, его смирение перед каждым из братии. Вскоре он удостоился пострижения в иноческий образ с наречением нового имени – в честь святого мученика Варлаама, страстотерпца первохристианских времен. Так вместо боярского сына Алексия появился смиренный инок Варлаам.

Устав Антониевой обители был строг, но даже этой строгости молодому богатырю-иноку казалось недостаточно. Послушания на рубке леса или в поварне, считавшиеся в монастыре самыми тяжелыми, были для него легки, общие ночные бдения братии на молитве виделись ему слишком краткими, жидкая монастырская похлебка – слишком сытной. Вдобавок монастырь был знаменит, а потому привлекал очень многих ревнителей благочестия. К каждому в этом иноческом братстве Варлаам проникался любовью и восхищением, никого не судил, но всех почитал неизмеримо выше себя и на братию смотрел как на хор ангелов Небесных. Однако этих земных ангелов было слишком много, от многолюдства подчас рассеивалось внимание, а Варлаам жаждал внимать только Единому Богу. В нем созревало желание высшего монашеского подвига – отшельничества. И когда ревнитель сказал об этом своему духовному отцу, священномонаху Порфирию, тот благословил Варлаама на уединение в пустынном месте.

Варлааму не пришлось долго искать для себя пустыню. Он переправился на противоположный берег Волхова и в первую же ночь, когда, как обычно, стал на молитву, увидел неизреченный свет, подобный чаемому Фаворскому свету Преображения. Свет сиял над урочищем, называемым Хутынь, или Худынь, что значило «худое место». Об этом урочище шла дурная молва: людей, проходивших там, часто смущали жуткие видения – бесовские страхования. Монастырь преподобного Антония Римлянина во имя Рождества Пресвятой Богородицы стал светоносным островом благодати: могучая молитва иноческой братии отгоняла от него злых духов. Демоны угнездились поблизости, в Хутыни, и пытались чудовищными призраками отпугнуть направлявшихся в Антониеву обитель паломников. Но Варлаам не боялся бесовских козней, ибо уповал на Всеблагого Господа.

Он поселился в «худом месте», над которым созерцал Божественный свет, построил там себе келлию и пламенными молитвами рассеивал страхования, которыми тщились смутить его злобные бесы. Трудами и подвигами верного Христова осенялось «худое место»: Хутынь становилась местом святым.

Отшельник принялся обустраивать урочище: рубил вековые деревья, выкорчевывал пни, расчищал землю под огород и пахоту, повторяя при этом завет апостольский: «Кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес. 3, 10). Еще ближе его сердцу была другая заповедь: «те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями» (Гал. 5, 24). Для лучшего «распятия», смирения своего мощного тела, вдобавок к прежней власянице он возложил на себя вериги, представлявшие собой скованные тяжелыми цепями два огромных железных креста – один на груди, второй на спине. В таком облачении воин Христов чувствовал себя защищенным от демонских напастей и греховных соблазнов. Тело его пригнеталось к земле, а дух молитвенно возносился к Небесам, высветляясь до преподобия – первозданного подобия Божия. Вместо обычного богатыря-силача он становился истинным святорусским богатырем, богатырем духа.

Постепенно в пустыню преподобного Варлаама начали стекаться и другие ревнители, желавшие такого же, как у него, «жестокого жития» во славу Божию. Таких пришельцев святой отшельник принимал с любовью, понимая, что не вправе отталкивать никого из искателей христианского подвига. Так начала создаваться Хутынская обитель. Но выдерживали в ней немногие, пища была скудной: по будням лишь сочиво (моченое зерно), по праздникам – овощи в малом количестве, сон краток, труды тяжелы. Численность братии умножалась медленно, но все же возрастала. Только за год до своей кончины святой Варлаам воздвиг в Хутыни, ставшей для него подобным Фавору местом преображения души, деревянный храм во имя Преображения Спасителя и принял на себя звание первого игумена основанного им монастыря.

Вести о том, что в Хутыни, прежде страшившей путников, поселился человек Божий, распространялись все шире. Сначала из окрестных селений, а потом и из самого Новгорода к преподобному Варлааму начали приходить люди за благословением и поучением. Наставления его были просты: «Чада, блюдитесь от всякой неправды, не завидуйте, не клевещите. Воздерживайтесь от гнева, не отдавайте денег в рост. Берегитесь судить неправо. Не клянитесь лживо, а давши клятву, исполняйте ее. Не предавайтесь телесным страстям. Будьте кротки и ко всем относитесь с любовью. Сия добродетель начало и корень всякого добра». Да, проста была эта проповедь христианских заповедей, опирающихся на святыню взаимной любви, но сила слов святого Варлаама свидетельствовалась высотою его богоугодных подвигов, и потому его поучения трогали сердца слушающих. Поток паломников в его обитель возрос многократно, когда народ узнал, что Хутынский пустынник наделен от Бога даром творить чудеса.

Преподобный Варлаам очень редко и неохотно покидал свою возлюбленную пустыню. Но иногда ему все же приходилось ездить в Новгород: как ни скромны были нужды братии, все же необходимо было приобретать инвентарь, инструменты, ткани и прочее, – докучные заботы об этом брал на себя основатель монастыря. Во время таких поездок преподобный Варлаам сблизился с архиепископом Новгородским Гавриилом. Духовные беседы доставляли им обоим радость: архипастырь делился мудростью, почерпнутой из творений святых отцов, а отшельник – прозрениями, даруемыми живым опытом подвижнического жития. Однажды, прощаясь с архиепископом, на его вопрос о следующей встрече святой Варлаам ответил: «Если Бог благословит, приеду к святыне твоей на санях в пятницу первой недели поста святых Апостолов».

Странное это было обещание: явиться на санях в разгар лета. Однако накануне названного дня внезапно похолодало, выпал обильный снег и лег на землю полуметровым белым покровом. Преподобный Варлаам, как и обещал, приехал в этот день в гости к архиепископу на санях по снежной дороге и объяснил: Господь послал снегопад на погибель червям, слишком расплодившимся на полях – пусть народ не страшится, а радуется, урожай в этом году будет отменный. Владыка Гавриил рассказал своей пастве, перепугавшейся при виде летнего снегопада, о предсказании Хутынского подвижника. Действительно, на следующий день, когда снег растаял, у корней пшеницы и ржи нашли множество замерзших червей, а урожай в том году собрали невиданно богатый. (В память об этом чуде православные новгородцы начали ежегодно совершать в первую пятницу Петрова поста крестные ходы из Софийского собора в Хутынский монастырь; такие торжества проходили вплоть до революционной катастрофы 1917 года.)

После чуда летнего снегопада, явленного по молитвам преподобного Варлаама, к его келлии начали стекаться паломники из всех сословий: знатные и безвестные, богачи и нищие, воины и калеки, горожане и крестьяне, – всех любвеобильный Хутынский старец встречал одинаково приветливо. Среди паломников был князь Ярослав I Новгородский. Однажды, возвращаясь домой после долгой отлучки, князь решил по пути посетить святого Варлаама и взять у него благословение, но старец вместо приветствия поздравил его с рождением сына. Князь изумился: он отсутствовал более полугода и о рождении наследника не слышал. Однако выяснилось, что супруга князя Ярослава в это время действительно родила ему сына.

Князь проникся к Хутынскому прозорливцу пылкой любовью, начал одаривать его монастырь деньгами и земельными угодьями. Благодаря этим пожертвованиям обитель расширялась, но так же строг был пост, так же длительны ночные молитвенные бдения, так же тяжелы труды преподобного Варлаама и собранной им боголюбивой иноческой братии. Единственным днем, когда хутынская братия позволяла себе полакомиться рыбными кушаньями, был пресветлый праздник Воскресения Христова. Однажды незадолго до Святой Пасхи преподобный Варлаам поручил неким рыбакам наловить рыбы для праздничной трапезы в обители. Ловля была необычайно удачной – среди пойманного оказался гигантских размеров осетр. Рыбаки были мужичками хитроватыми, они решили утаить осетра, чтобы продать его потом в Новгороде за большие деньги, а монахам, мол, хватит рыбы помельче. Однако святой Варлаам, осмотрев доставленный ими в обитель улов, улыбнулся и спросил ласково: «Детки, малую рыбу вы привезли, а где же большая?» Рыбаки, устрашенные прозорливостью старца, упали ему в ноги, покаялись в своей хитрости и осетра возвратили.

Велика была в народе вера в силу молитв преподобного Варлаама. Один человек, живший в отдаленном от Хутыни селении, когда тяжко заболел его единственный сын, повез больного через глухие леса к святому старцу в надежде, что тот своей молитвой исцелит ребенка. Но по дороге мальчик скончался. Почти обезумев от горя, в казавшейся несбыточной надежде отец довез мертвое тело сына до обители. Преподобный Варлаам помолился: по его молитве и по вере отца свершилось дивное – умерший мальчик воскрес.

В Новгороде существовал жестокий обычай публичных казней: при всем народе осужденному привязывали к ногам тяжелый камень и сбрасывали с Великого Волховского моста в речную стремнину. Однажды, когда палач уже собирался столкнуть в воду такого несчастного, на мосту появился преподобный Варлаам и начал умолять народ, чтобы отдали ему осужденного, обещая забрать его в свой монастырь, где тот искупит свою вину покаянием. Появление всеми почитаемого старца смягчило чувства толпы, готовой к свирепой потехе – зрелищу казни; народ в один голос воскликнул: «Отдайте, отдайте его отцу нашему Варлааму!» Помилованный по просьбе Хутынского старца преступник постригся в иночество и всю оставшуюся жизнь провел в покаянии, посте и слезных молитвах.

Однако через несколько лет, когда святой Варлаам вновь подъехал к Волховскому мосту во время готовившейся там казни, на сей раз он не стал просить о помиловании казнимого, хотя и родня его устремилась к старцу с плачем, уверяя, что несчастный осужден без вины, и толпа сама вопрошала преподобного Варлаама: не отдать ли ему и этого? Но Хутынский прозорливец молча проехал мимо, и приговоренного сбросили в воду. Потом на недоуменные вопросы своих духовных детей, почему он был так милостив к первому осужденному и так бесчувственно отнесся ко второму – преподобный Варлаам ответил: «Первый осужденник, которого я выпросил у народа, был весьма грешный человек и осужден справедливо. Но как в сердце его возбудилось раскаяние, и я видел, что по вере своей он может спастись, то и выпросил его у народа и пристроил в обитель, как было угодно Богу. Другой же осужден был напрасно, и я видел, что он умирает мученическою смертью и готов ему венец от Христа. Не нужно мне было ходатайствовать о нем, потому что Сам Христос – Помощник ему и Избавитель».

Хутынский старец провидел и день своего отшествия ко Господу: за год до кончины он укрепил обитель – вместе с братией воздвиг в ней храм Преображения Христова, который освятил архиепископ Гавриил и тогда же посвятил преподобного Варлаама в сан игумена. Святой старец составил завещание, в котором поучал своих преемников, будущих настоятелей основанной им обители, «жить по правилам святых отец, честно и благоговейно; ко всякой должности и ко всякому монастырскому послушанию определять людей верных и быть заботливу о пользе монастырской; о нуждах и делах или о исправлении монастырском советоваться с тремя или четырьмя из старейшей братии, а потом дело предлагать на общее рассуждение всей прочей братии и не иначе исполнять, как с общего их согласия; жизнь вести трезвую и ничего лишнего против прочих для продовольствия своего у себя не держать, а потому присутствовать всегда в общей трапезе и довольствоваться пищею общею с братией... В то же время и старейшие из братии дают клятву в ненарушимом с их стороны соблюдении всего вышесказанного, в совершенном повиновении и послушании своему настоятелю».

Так святой Хутынский игумен, закладывая основы жизни своей обители, исполнял общее для всей Церкви Христовой правило – сочетать единоначалие с соборностью.

Преподобный Варлаам знал и о том, кто станет его ближайшим преемником в возглавлении Хутынского монастыря. Еще за пять лет до построения монастырского храма братия отправила ревностнейшего из своей среды – святого Антония – в паломничество в Константинополь и Иерусалим, чтобы тот от лица скромной русской обители поклонился величайшим святыням христианского мира, познакомился с уставами древних и знаменитых православных монастырей, поучаясь полезному для иночества на Руси. Святой Антоний побывал в Царьграде, удостоился там беседы с Вселенским Патриархом Анфимом, затем направился в Палестину на поклонение Гробу Господню, и потом, после долгих странствий, пустился в обратный путь. Когда он входил в ворота Хутынской обители, преподобный Варлаам, уже сраженный последней болезнью и лежавший на смертном одре, сказал находившимся подле него инокам: «Вот, отец Антоний возвращается со Святой Земли». Житие именует святого Антония «сподвижником и сопостником» преподобного Варлаама.

Этому своему духовному собрату Хутынский старец успел перед кончиной препоручить монастырь, сказав: «Возлюбленный брат мой! Божие благословение почивает над сею обителью. Ныне я передаю в руки твои сей монастырь. Блюди его и заботься о нем. Я уже отхожу к Царю Небесному. Но не смущайся сим: телом я покидаю вас, духом же всегда буду с вами». После этих слов преподобный Варлаам мирно скончался, словно уснул, святая душа его отлетела в Горнии обители. Совершилось это 6 ноября (ст. ст.) 1192 года по Рождестве Христовом.

Преподобный Варлаам Хутынский именуется «отцом иноков и насадителем иночества в пределах Новгородских». Подобно своему духоносному учителю, ученики его были искателями молитвенного уединения с Всевышним, и эта жажда отшельничества уводила их в глухие неизведанные места, но и туда, подобно духовным магнитам, притягивали они других ревнителей благочестия – так возникали на Новгородчине новые монастыри. Первый наследник игуменства в сделавшейся многолюдной Хутынской обители, преподобный Антоний, через два года удалился в поисках уединенного подвига на берега Дымского озера в пятнадцати верстах от города Тихвина, но и туда к нему стали стекаться ищущие его наставлений подвижники: так возник Дымский монастырь.

Еще один Хутынский игумен, преподобный Ксенофонт, подобным же образом основал Троицкий Робейский монастырь на берегу речки Робейки, в двадцати пяти верстах от Новгорода. Еще два «птенца из гнезда преподобного Варлаама», святые Константин и Косма, уединились в окрестностях Старой Руссы, на омываемом речками Полистью и Снежной островке: так было положено начало Косинской обители. Среди пострижеников Хутынского духоносца был будущий Новгородский архиепископ, святитель Антоний. Еще один ученик преподобного Варлаама, блаженный Прокопий Устюжский, прославился редким подвигом юродства Христа ради. По происхождению он был немец из города Любека. Однажды, приехав вместе с другими немецкими купцами в Новгород, он из любопытства решил посмотреть на Хутынский монастырь и был так потрясен увиденным, что обратился в Православие и принял иноческий постриг от руки преподобного Варлаама. После кончины наставника блаженный Прокопий по внушению свыше ушел в Великий Устюг и стал юродствовать: днем, одетый в лохмотья, бродил по городским улицам и проповедовал покаяние, а ночью стоял на молитве; стяжал дар чудотворений и не раз отводил от города бедствия.

Через некоторое время после отшествия преподобного Варлаама в Небесное Царство народ понял, что он и с Горних высот продолжает творить благодатные чудеса. Во время одного из ежегодных крестных ходов, посвященных памяти Хутынского старца, близ его гробницы положили расслабленного (паралитика). Внезапно страдалец увидел исходившее от усыпальницы пламя и воскликнул: «Раб Божий, помилуй мя!» – и встал на ноги, сделавшись совершенно здоровым.

В XV веке святой архиепископ Новгородский Евфимий отважился на открытие гробницы преподобного Варлаама. Святитель вместе с братией Хутынской обители затворился в монастыре: три недели они пребывали в строжайшем посте, совершали богослужения и творили «неусыпающую» (непрестанную) молитву. Подготовив себя таким образом, святитель Евфимий и игумен Тарасий с трепетом приблизились к гробнице и сняли с нее каменную доску. Поверх земли лежали честные мощи преподобного Варлаама, по прошествии более двух веков не тронутые тлением. Казалось, святорусский богатырь просто уснул. Лик почившего в точности походил на изображение на надгробной иконе. Чудотворные мощи были перенесены в особо устроенную раку и с тех пор открыто почивали в монастырском храме.

После открытия нетленных мощей Хутынского духоносца умножились явления его Небесной помощи. Дважды по его молитвам у Престола Всевышнего воскресали мертвые. Первым из таких воскрешенных был купец, усердно благотворивший Хутынской обители. Однажды он на лодке вез по Волхову очередное свое щедрое пожертвование, но уже в виду монастыря лодка перевернулась, и купец стал тонуть. Видевшие это иноки бросились на помощь, однако смогли вытащить на берег только мертвое тело. Братия со скорбью внесли в храм утонувшего благодетеля, которого здесь все любили, и собирались начать отпевание, как вдруг он живым встал с одра, а потом рассказал, что к жизни его вернул преподобный Варлаам.

Второй случай совершенного Хутынским чудотворцем воскрешения послужил примирению великого князя Василия II Темного с мятежным Новгородом. Молодой боярин, исполнявший при князе должность постельничего, скончался от внезапной болезни. Произошло это на пути князя и его свиты в Новгород, близ Хутыни. Гроб с телом покойного внесли в монастырский храм и поставили подле раки честных мощей святого Варлаама. Вдруг на глазах великого князя и его бояр юноша встал из гроба; позже он поведал, что после своей кончины увидел множество демонов, которые протягивали к нему чудовищные лапы и при этом перечисляли грехи, им содеянные. Но тут появился преподобный Варлаам, отогнал злобных духов и сказал юноше: «Сын мой, не бойся. Немногие добрые дела твои весят более всех твоих согрешений, в коих от чистого сердца ты покаялся перед духовным отцом. Хорошо было бы тебе здесь остаться, но родители твои будут скорбеть без тебя; иди, утешь их, и я тебе помогу!» После этих слов угодника Божия юноша ожил, весьма обрадовав своим возвращением к жизни любившего его князя Василия. Новгород был страшно виновен не только перед великим князем, но и пред Господом Правосудным, – новгородцы долго поддерживали злодея и клятвопреступника Шемяку. Государь шел на Новгород карать мятежников, но, вспомнив, что воскресивший его любимца преподобный Варлаам родом из этого города, сменил гнев на милость и снизошел к просьбам новгородцев о примирении.

Среди небесных деяний Хутынского духоносца – чудо во спасение Москвы, столицы всей Русской земли. Это произошло в 1521 году, во времена царствования великого князя Василия III. Ордынское иго уже было свергнуто, но еще страдала Русь от посягательств как восточных, так и западных хищников, а в самой Москве еще не были выкорчеваны корни грозившей стране гибелью ереси жидовствующих. Когда великий князь со всем войском выступил в поход против Литвы, этим воспользовался Крымский хан Махмет-Гирей: стремительным набегом обрушился на Русь и осадил беззащитную Москву. В это время слепая старица – инокиня из Вознесенского монастыря, отличавшаяся высотой духовной жизни, узрела в видении, как из Кремля выходят крестным ходом архипастыри, среди которых она узнала святителей Петра, Алексия и Иону, и уносят с собою Владимирскую икону Матери Божией.

У Кремлевских ворот это шествие встретили преподобные Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский; преклонив колена, они вопрошали святителей, почему те уходят с чудотворной иконой Владычицы Богородицы, оставляя столицу без Небесной помощи в час вражеского нашествия? Святители отвечали со слезами: «Много молили мы Всемилостивого Бога и Пречистую Богородицу об избавлении от предлежащей скорби. Господь же не только повелел нам выйти из города, но и вынести с собою чудотворный образ Пречистой Его Матери, ибо люди сии презрели страх Божий и о заповедях Его не радели, а посему попустил Бог прийти сему варварскому народу, да накажутся ныне и чрез покаяние возвратятся к Богу».

Но чудотворцы Сергий и Варлаам стали умолять архипастырей, чтобы те вместе с ними возобновили прошения ради умилостивления Божественного Правосудия и спасения первопрестольной Москвы от гибели. Святые отцы отслужили молебен пред иконой Царицы Небесной, осенили город на четыре стороны крестным знамением, а затем возвратились в Кремль. Монахиня рассказала об этом видении народу, и во всех московских храмах люди с покаянными слезами взывали к милосердию Всевышнего. В стан крымцев послали гонцов с богатыми подарками: хан Махмет-Гирей удовлетворился этим и повернул восвояси.

Угодник Вселюбящего Господа преподобный Варлаам Хутынский и в земном, и в Небесном житии являлся и является благодетелем людей – страдающих и заблудших своих земляков-новгородцев и всего народа православной России. Истинный инок, человек «не от мира сего», он стал могущественным нашим заступником в этом многогрешном мире.

Дорогие во Христе братья и сестры!

Давным-давно умолкло буйство новгородского веча; воспоминания о лозунгах и амбициях древних политиканов отошли на задворки исторических исследований. Позабыты сами имена тогдашних ораторов-горланов, ратовавших за новгородские «права и свободы», пламенных борцов против «княжеского произвола» и «московской экспансии», вздымавших кулаки, дубины и мечи на ближних своих. Вероятно, большинство этих деятелей были искренни в своих убеждениях, верили, что выступают за «правду» – лжеименная земная мудрость ослепляла их так, что они доходили до фанатизма.

Однако Святое Евангелие учит нас оценивать всякое дело по его плодам: история засвидетельствовала, что новгородские «свободолюбцы» несли только зло и своему родному Новгороду, и всему русскому народу Божию.

Где сейчас те пылкие разжигатели политических страстей, где те, кто верил им и шел за ними? Прах их давно истлел, а о судьбе их душ ведает лишь Господь Правосудный: если они и спасены для Царства Божия, то «как бы из огня». Но со времен далекого XII века и поныне жив для нас преподобный Варлаам Хутынский: телесно – в нетленных своих мощах, духовно – в чудесном Небесном заступничестве, в благодатных наставлениях, преподанных его житием и образом.

Очень немногие способны отречься от всех земных благ и радостей, отрешиться от всех мирских забот и волнений, как это делали преподобные отцы-подвижники, в сонме которых сияет и Хутынский духоносец. Всемилостивый Господь не требует от тех, кто живет в миру, непосильных для них подвигов. Нельзя нам не думать и о судьбах земного отечества, о судьбе родного народа – равнодушие здесь было бы греховным нечувствием. Однако в мыслях и суждениях о политике, экономике и прочих земных явлениях нельзя забывать, что все это временно и преходяще, подобно пене над волнами, движимыми Промыслом Божиим. «Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на князей» (Пс. 117, 9), – воспевает святой царь-пророк Давид. Сейчас лозунги всевозможных «прав и свобод» звучат со всех сторон так же, как в древнем Новгороде, но нам надобно задуматься: каковы эти «права и свободы»? Куда они ведут? За красивыми фразами может скрываться диавольская ложь, и поиски правды человеческой могут привести в бездну, если не оглядываться на каждом шагу на Истину Божию. Нетленный и светоносный образ преподобного Варлаама Хутынского – среди тех путеводных светочей вечности, которые позволяют нам остановиться и задуматься среди суеты и бурления страстей, отринуть тревоги и уныние, обрести мир души и верный путь в уповании на Всевышнего.

Истинная вера в Небесного Отца есть совершенное доверие Его благости, Его премудрости, Его любви. Всецелым доверием Господу Милующему было проникнуто житие преподобного Варлаама, всецелым послушанием заповедям Господним пронизано его житие, потому в душе его царил высокий покой, уже на земле делающий человека Небожителем, живым храмом Духа Святого. Ныне мы чествуем память Хутынского чудотворца – обратимся же к нему за благодатной помощью в обретении спасительного доверия и послушания Богу Всeлюбящему, взывая: Иже на земли леганием, пощением же и бдением тело свое изнуряя, преподобне, вся плотская мудрования умертвил еси: и исцелений струя независтная явился еси, верою притекающих к раце мощей твоих, Варлааме отче наш, моли Христа Бога спастися душам нашим. Аминь.