Пролог

26 2015
26 ноября - день памяти святителя Иоанна Златоустого, архиепископа Константинопольского

Жизнь святого Иоанна, получившего за свое духовное красноречие имя «Златоуста», сделалась неистощимым источником назидания и укрепления для всех воинов Христовых, подвизающихся на поле духовной брани против сил зла. Златоуст почитается всеми христианскими конфессиями. Православная Церковь именует его «Великим вселенским учителем и святителем».

Жизнь святителя Иоанна - это жизнь подвижника и мученика. Он был гоним не враждебной христианству властью, но своими же братьями по вере. Он кончил жизнь в узах, в изгнании, под отлучением, гонимый за Христа, за проповедь настоящего, бескомпромиссного и нелицеприятного, христианства.

Жизнь и проповедь святителя Иоанна были евангельским судом над современностью, над тем мнимым воцерковлением жизни, в котором, по свидетельству Златоуста, слишком многие находили преждевременное успокоение в христианском обществе IV-го века.

Святитель Иоанн родился в Антиохии между 344 и 354 годами. Происходил он из богатой и знатной христианской семьи, принадлежавшей к высшим культурным кругам малоазийского общества. Этим объясняется его высокая личная культурность, аристократическое благородство его облика, блестящее и широкое образование.

Моральный характер Златоуста сложился очень рано, уже в юные годы. Пример и уроки матери, о которой один образованный язычник как-то заметил: «Какие у христиан женщины!», были закреплены и усилены уроками наставников — Мелетия Антиохийского, Диодора, аскета Картерия... Светское призвание не удовлетворяло Златоуста. И прежде, чем он смог уйти из мира, он в самом родительском доме предается аскетическим подвигам. Только по смерти матери, в 374 или в 375 году, св. Иоанн получил возможность удалиться в монастырь неподалеку от Антиохии и провел здесь четыре года, а потом еще два года в пустыне... Отшельническая жизнь была только этапом в жизни Златоуста… Здесь окончательно выработался и закалился его характер... Он возвращается в мир, чтобы подвизаться среди мира.

Аскетизм для Златоуста означал скорее духовную установку, нежели определенные внешние и бытовые формы. И прежде всего отречение, т.е. внутреннюю свободу и независимость от мира, от внешней обстановки и условий жизни. В этом смысле аскетом он остался на всю жизнь. В мир он вернулся проповедником аскетизма. Не для того, чтобы призывать к внешнему уходу из мира, из городов, в этом уходе он видел только временную меру... «Я часто молил, — говорит Златоуст в эти годы, — чтоб миновалась нужда в монастырях, и настал и в городах такой добрый порядок, чтобы никому никогда не нужно было убегать в пустыню»... Златоуст стремился преобразовать и жизнь городов на евангельских началах, в духе «высшей философии», ради этого стал он пастырем и проповедником.

Трудно перечислить те темы, которых он касался. Как оратора и стилиста его можно сравнивать с Демосфеном и даже с Ксенофонтом и Платоном, в стиле Златоуста оживают вновь сила и блеск классических Афин. Из антиохийских проповедей особо следует отметить знаменитые беседы «о статуях» и затем длинный ряд экзегетических бесед на Матфея и на Иоанна, на Послание к коринфянам, к галатам, к Титу, может быть, к ефесянам и к римлянам, вероятно, и на Бытие. К этому же времени относятся слова против иудеев, против аномиев...

Златоуст никогда не говорил на отвлеченные темы. Его беседы всегда жизненны и живы, он говорит всегда к живым людям. По его беседам можно как бы наблюдать за его слушателями и за самим проповедником. Свою речь он всегда ведет к волевым выводам, к практическим призывам и прежде всего учит любви. Вместе с тем всегда требует цельности, призывает к ответственности. Златоуст говорил со властью, но это была власть веры и убежденности. И он сам подчеркивал, что это есть преображающая власть, сила духа. Но более всего это была власть любви. И любовь связала Златоуста с его паствою.

В 398 году Златоуст был призван на Константинопольскую кафедру. Такова была воля и клира, и церковного народа, и двора. В Константинополе Златоуст продолжал проповедовать. Он имел обыкновение садиться среди народа на амвоне чтеца, и слушатели теснились вокруг него. Это были беседы скорее, чем речи... К этому времени относятся толкования Златоуста на Деяния, на псалмы, на многие Послания апостола Павла. Многие из его бесед были стенографически записаны за ним, это сохранило всю живость устного слова.

Задача нравственного перевоспитания общества и народа встали перед Златоустом в это время с особою силою. У него было впечатление, что он проповедует людям, для которых христианство стало лишь модной одеждой. «Из числа столь многих тысяч, — говорил он, — нельзя найти больше ста спасаемых, да и в этом сомневаюсь»... Самая многочисленность христиан его смущала, — «тем больше пищи для огня»... И с горечью говорил он о наступившем благополучии: «Безопасность есть величайшее из гонений на благочестие, — хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности, — безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих». И голос проповедника становился суровым и обличающим, — кругом себя он видел сено, годное только для огня... Златоуста смущал нравственный упадок — не только разврат, но больше всего молчаливое снижение требований и идеалов не только среди мирян, но и в клире...

Нравственная область для Златоуста есть прежде всего область воли и произволения. В движениях воли видел он как начало и опору греха, так начало и путь добродетели. И, по его мнению, Христос «приходил не разрушить природу, но исправить произволение». Всякое действие Божией благодати в человеке так совершается, «чтобы не нанести ущерба нашему самовластию». Иначе сказать, Сам Бог действует убеждением, а не принуждением, «Он увещевает, советует, предостерегает от худых начинаний, но не принуждает». И пастырь должен подражать этому Божественному примеру...

Златоуст был максималистом по складу, по темпераменту, бывал резок и строг. Но всегда был против всякого принуждения и приневоливания, даже в борьбе с еретиками, был противником внешних и мирских мер борьбы в делах веры и нравов. «Христианам в особенности запрещается исправлять впадающих в грех насилием, — говорил он, — наша война не живых делает мертвыми, но мертвых живыми, ибо полна кротости и смирения... Я гоню не делом, но словом, и преследую не еретиков, но ересь... Мне привычно терпеть преследование, а не преследовать, быть гонимым, а не гнать. Так и Христос побеждал распятый, а не распиная, не ударяя, но приняв удары»... И, более того, Златоуст удерживал и торопливого осуждения инакомыслящих, в этом отношении характерно его знаменитое слово «О проклятии и анафеме»... Силу христианства видел он в кротости и терпении, не во власти, и суровым каждый должен быть к самому себе, не к другим...

Златоуст никогда не забывал, что он пастырь душ, а не оратор, и что его задача не в том, чтобы раскрыть или развить до конца ту или другую объективную тему, но в том, чтобы тронуть живое сердце, склонить волю и разум. Логическая и формальная стройность его речей от этого нарушалась. Но они приобретали внутреннюю дальность. Это — своеобразный диалог с молчащим собеседником, о котором проповедник иногда кое-что и сообщает. Но никогда это не монолог без аудитории.

Кажется, всего чаще говорил Златоуст о богатстве и о бедности. Для этого поводы постоянно давала сама жизнь — жизнь больших и шумных городов... Нужно подчеркнуть, для Златоуста это были нравственные вопросы, социальные темы имеют для него прежде всего моральный смысл. Он говорит прежде всего о правом поведении христианина... И с нравственной точки зрения он судит об окружающей жизни. Вокруг себя он видит слишком много неправды, жестокосердия, страдания, горя. И хорошо понимает, насколько это связано с духом стяжания. Он скорбит не только о бесплодной роскоши, но и о богатстве, как о соблазне. Богатство соблазняет прежде всего владеющего. Само по себе богатство не есть ценность; это только театральная маска, скрывающая подлинный образ человека. И вместе с тем владеющий приучается невольно дорожить им, впадает в опасный самообман, привязывается к мнимым благам.

Опасно не только богатство, неправедно и нечестно приобретенное, но и всякое имение... Однако, не само по себе, а как стимул для воли, как повод дорожить тленным и мнимым. «Любовь к богатству есть неестественная страсть, — говорит Златоуст, — желание богатства не естественно, не необходимо, но излишне»... Опасен этот уклон воли, богатство есть опасное бремя... «Не потому вредно для вас богатство, что оно вооружает против вас разбойников и совершенно помрачает ум ваш, — говорил Златоуст, — но более всего потому, что делает вас пленниками бездушного имения, удаляет вас от служения Богу»... «Не только попечение о снискании богатства вредно, но и излишняя заботливость о вещах самых нужных», — напоминает Златоуст. «Христос, показав всяческий вред от пристрастия к богатству, простирает свое повеление и дальше. И не только повелевает презирать богатство, но запрещает заботиться и о лучшей пище: не пецытеся душею вашею, что ясти»... Этим не исчерпывается вопрос: «Не достаточно презирать богатства, — говорит Златоуст, — а нужно и напитать нищих, а главное — последовать за Христом»... Так вскрывается противоречие: мирскому пафосу стяжания, накопления, пафосу хранения вещественных благ противостоит евангельская заповедь: раздай нищим...

Бедность Златоуст вовсе не считал добродетелью. С одной стороны, бедность его привлекала, как нужда, как страдание, — и постольку среди бедных Христос. И приходит Он к нам в образе нищего, а не под видом богача... С другой стороны, бедность, когда она избрана добровольно ради Бога, или принята с радостью, есть путь добродетели. Прежде всего потому, что неимущий свободнее имущего, у него меньше привязанностей, меньше забот... Ему легче жить, легче подвизаться. Златоуст знал, конечно, что и бедность может оказаться тяжким бременем — не только внешним, но и внутренним, как источник зависти и злобы или отчаяния... Поэтому он старался бороться с нищетою. Его внимание занято всегда нравственной стороною дела.

От свободной воли человека зависит, как распоряжаться данными ему дарами, в этом распоряжении, по Златоусту, существо вопроса. Он совсем не требует всеобщей бедности или нищеты. Он обличает роскошь и излишество. Материальные блага подаются от Бога, нельзя ими гнушаться. Но нельзя отчуждать их в своекорыстную пользу одних, в ущерб другим. Решение вопроса Златоуст видел в любви, ведь «любовь не ищет своего» (1 Кор.13,5).

Златоуст подчеркивал, что обобществление имений может быть полезно лишь в том случае, когда оно добровольно, когда оно является выражением любящего самоотречения и любви, и потому оно предполагает высокую степень нравственного преуспеяния и совершенства. Иначе сказать: это предельный или идеальный случай христианского милосердия. Потому Златоуст ограничивается требованием щедрой милостыни. Милостыню он понимает очень широко — есть вещественное подаяние, но есть и милостыня советом... «Разве не велика будет милостыня, — спрашивает он, — если душу, объятую унынием, находящуюся в крайней опасности, одержимую пламенем (страсти), кто освободит от этой болезни»?... Для Златоуста всего важнее единодушие, чувство общности, чувство общей ответственности и заботы. Именно поэтому он считал милостыню необходимым и существенным моментом христианской жизни: «Если кто не творит милостыни, останется вне брачного чертога, — говорил Златоуст, — и непременно погибнет. Не за воздеяние рук можно быть услышанным, простирай руки твои не к небу, но к рукам бедных»...

Заслуживают внимания мысли Златоуста о гражданском строе. Он не раз был принуждаем говорить о власти, особенно в Константинополе. Власть остается в глазах Златоуста неприкосновенной, но она подсудна суду церковного разума и совести. В этом отношении особенно характерны знаменитые речи Златоуста «О статуях». Столь же характерно его предстательство за Евтропия. Он сам считал этот случай «блестящей победой» Церкви, «самым славным трофеем», у порога Церкви разбивается вражда и ненависть, останавливается сила... Златоуст признавал и принимал существующий строй и порядок и стремился не к преобразованию общества, но к преображению людей. Он верил в побеждающую силу духа. Этим объясняется его отношение к рабству. Он видит всю его противоестественность, но не отрицает его, не требует его отмены. И не только потому, что такое требование было неисполнимо, Златоуст часто требовал неисполнимых вещей, и его строгие нравственные призывы не были легче. Но он видел более прямой и скорый путь к преодолению рабства в его неправде — проповедь кротости, внимания и любви... Он напоминает рабовладельцам о достоинстве человека, о всеобщем равенстве людей перед Христом. А рабов призывает к высшей свободе, к послушанию Христа ради, в котором облегчается всякая мирская зависимость... Здесь снова сказывается свойственное Златоусту перенесение ударения с мирской жизни на жизнь духовную. Никакие внешние условия не могут помешать жизни во Христе и со Христом, и в ней — вечной радости и блаженству.

Златоуст боролся не только словом обличения, но и делом, делами любви... «Никто не остался бы язычником, если бы мы были действительными христианами», — говорил он... Он заботился о благотворительности, учреждал больницы и убежища.

Одним из первых деяний святителя Иоанна в качестве епископа стала проверка финансов Константинопольской Церкви. Многие статьи расходов показались ему необоснованными, и он их урезал. Прежде всего сокращению подверглись расходы на содержание епископского дворца. Помпезные приемы, изысканный стол, роскошное размещение приезжающих епископов были отменены. Средства были перенаправлены на странноприимный дом при епископском дворце. Затем по распоряжению Златоуста была открыта еще большая богадельня с с полным штатом врачей, поваров и др. Святитель распорядился продать мрамор, приготовленный епископом Нектарием для отделки небольшой церкви Воскресения, в которой проповедовал еще Григорий Богослов. Часть вырученных денег Иоанн передал больнице и построил несколько новых. В пригороде он купил участок земли и начал возводить лепрозорий, несмотря на крайне негативную реакцию соседних землевладельцев, через участки которых протекала река: они боялись проникновения заразы и падения цен на землю в этом районе. После низложения Златоуста строительство лепрозория было приостановлено.

Судьбоносным для святителя стал конфликт с императрицей Евдоксией. У некой вдовы был небольшой виноградник в пригороде столицы - единственное средство для пропитания ее и детей. Однажды, прогуливаясь, Евдоксия зашла в этот виноградник и сорвала несколько ягод, после чего решила забрать виноградник себе. Свое право она мотивировала неким законом, по которому любой сад, где царская особа вкусила плоды, переходил в ее собственность, а владельцу выдавалась компенсация (скорее всего такого закона не существовало, ибо он не зафиксирован ни в каких сводах). Взамен императрица предложила вдове на выбор деньги или равноценный участок земли. Та наотрез отказалась и решила прибегнуть к помощи Иоанна Златоуста, зная о его покровительстве вдовам. Он пытался решить этот вопрос: посетил Евдоксию, увещевал и укорял ее, но тем самым лишь «подтолкнул императрицу к вражде». Тогда святитель повелел запереть перед императрицей, пришедшей на праздник Крестовоздвижения, дверь храма. После этого инцидента «посрамленная и разгневанная, императрица ушла восвояси» и с тех пор стала способствовать низложению Иоанна.

Для суда над Златоустом собрался собор епископов, получивший именования «собор под Дубом». Обвинений против Златоуста было много. Его низложили, и сослали. Но ссылка оказалась недолгой. Очень скоро был он возвращен и встречен народом с ликованием. Однако вражда не улеглась. И против Златоуста был обращен самый факт его возвращения без отмены соборного приговора. За это по IV-му правилу Антиохийского собора следует лишение прав, если бы даже приговор был несправедлив. Златоуст не признавал судивший его собор законным, не признавал (и не он один) и Антиохийского правила, но требовал собора для оправдания. Епископы вторично осудили Златоуста. Он продолжал свое служение. Волнение возрастало. И в июне 404 года Златоуст был изгнан вторично и отправлен сперва в Кукуз в Малой Армении, затем в Пициунт (совр. Пицунда). Он не вынес тяжести пути и в дороге почил 14-го сентября 407 года. Последними словами его были: «Слава Богу за все!..»

Очень скоро открылась вся неправда осуждения святителя. В 417 году Константинопольский епископ Аттик восстановил его имя в диптихах, ссылаясь на голос народа. В 438 году останки Златоуста были перенесены в Константинополь и положены в храме св. Апостолов. Приговор собора «под Дубом» был отменен общим свидетельством Церкви.

«Дивна и необычайна была его жизнь, исполненная подвигов и страданий, — писал в 1897 году переводчик трудов Златоуста на русский язык Александр Лопухин. — В этом отношении он навсегда сделался блистательным образцом христианского самоотвержения, терпения и покорности воле Божией. Тяжел и скорбен был его жизненный путь, но он в то же время озарен был и лучами той радости неизреченной, которая даже во мраке земных невзгод и страданий уже предвкушает сладость небесного блаженства... Всем им открыт также и доступ к источнику той радости неизреченной, которую испытывал св. Иоанн среди своих ужасных страданий. И тайну этого духовного счастья он раскрыл в своих дивных творениях, с благоговейным вниманием читая которые, всякий христианин постигнет истинный смысл жизни и вместе с ним будет от полноты сердца повторять: Слава Богу за все. Аминь».