Пролог

30 2013
30 ноября - день памяти преподобного Никона Радонежского, ученика преподобного Сергия

Единство любви неподвластно времени: вечность Божия лишь укрепляет, украшает и высветляет бессмертным сиянием священный союз любящих. На веки вечные остаются вместе великий авва Сергий и преподобный Никон. Как были на земле, так и на Небесах они рядом: учитель и ученик, духовный отец и преданнейший сын, зачинатель и продолжатель в устроении Дома Пресвятой Троицы на Руси. Всеми силами сердца преподобный Никон словно бы «уцепился за край ризы» Радонежского духоносца – и отвоевал себе место в его келлии, в его душе, в его земном наследии и горней славе. Самый любящий стал и самым любимым: авва Сергий вознес ближнего своего на мощных крыльях своей молитвы к Богу Вселюбяшему. Так и Сам Христос Господь говорит: Кто Мне служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой будет... (Ин. 12, 26).

Печальны и трудны для искателей Бога бывают времена, когда оскудевают преподобные: когда в темной пустыне мира не видно светочей духа и слишком трудными становятся поиски благочестивых людей. Но огромное счастье – быть современником святых Господних, подобных ярким маякам, путеводным звездам, сквозь мирскую ночь руководящим души к Солнцу Правды Христу. Найти для себя достойного наставника и всецело подчинить ему свою волю – в этом святые отцы Церкви полагают вернейший залог спасения человека. Святитель Василий Великий говорит: С великою заботливостью и внимательностью постарайся найти мужа, который бы непогрешительно предшествовал тебе в образе жизни и хорошо умел руководить шествующих к Богу. Такой надежный путь избрал для себя юный боголюбец Никон.

Уроженец города Юрьева Польского, воспитанный благочестивыми родителями, Никон с детства жаждал близости к Всевышнему – как олень стремится на источники водные. Услышав о Радонежском духоносце, он сразу понял, чистым сердцем почувствовал: вот тот желанный наставник, который может возвести его к Отцу Небесному. Перед мысленным взором юноши явился Преподобный Сергий – земной светозарный образ Божества. Он взмолился: Боже и Господи, Царю вечный и благосердый, сподоби мя видеть сего святого мужа и последовать ему во всей моей жизни. Эта заочная любовь к великому авве заставила Никона покинуть родительский дом и поспешить в Лавру Преподобного Сергия.Встретиться с прославленным Радонежским чудотворцем было нетрудно. Он принимал всех, беседовал со всеми: с князьями и нищими, со святыми и грешными – и каждый из общения с ним выносил именно то, что было необходимо его душе. Так и молодому гостю из Юрьева иноки сразу же указали на старца в бедной ризе с просветленным лицом: вот игумен Сергий.

Никон был потрясен. Скромность внешнего облика не могла обмануть чистосердечного искателя. Как всегда, действительность Божия оказывалась прекраснее любой мечты. Сияние живой святости, Божественное сияние, исходившее от лика Радонежского старца, превосходило самые дивные видения. Никон упал к его ногам с мольбой о принятии в Лавру – на самые жестокие испытания, на самые «черные» послушания, лишь бы быть вблизи от аввы. Но словно ушат ледяной воды пролился на пылкое сердце юноши, когда он услышал от Преподобного Сергия строгое и непреклонное: нет!

Эта встреча произвела огромное впечатление не только на Никона. Поражен был сам святой Сергий. Осененный благодатью Божией, он видел людей насквозь и с первого взгляда мог определить, на что способен каждый человек. Среди его духовных детей было немало ревнителей, наделенных могучей волей, светлыми добродетелями, высоким боголюбием. Но такого, как этот пришелец, Преподобный Сергий видел впервые. Перед ним был юноша, почти мальчик, но такой силой любви и преданности светились его глаза, что сразу можно было предугадать высоту взлета души этого избранника Господня. В будущем этот полуребенок обещал стать дивным подвижником, если выдержит первоначальные искусы. Радонежский духоносец еще пристальнее всмотрелся в пришельца и понял: он вынесет все. И чем труднее ему будет поначалу, тем в большей силе он предстанет потом. Преподобного Сергия охватило трепетное предчувствие того, как близок и дорог ему самому может стать этот чудный мальчик. Но с истинно отеческой мудростью подвергал он будущего своего питомца испытанию жестокому – отсылал прочь. Ибо кто не искушен, тот не искусен. Преподобный Сергий предвидел, что юному Никону суждено в духовном росте опередить многих иноков Лавры, вероятно, даже возвыситься над всеми. Но как трудно будет смириться с его возвышением другим подвижникам, убеленным сединами старцам, годы и десятилетия проведшим в монашеском делании. По человеческой недальнозоркости они просто не смогут уважать Никона, если запомнят его незрелым юнцом, спотыкавшимся на первых шагах иноческого поприща. Будущий настоятель Лавры (и это Радонежский духоносец начинал прозревать в Никоне) должен был явиться здесь уже опытным, зрелым, достойным почтения мужем. Поэтому Преподобный Сергий до поры отсылал его от своей обители – к другому воспитателю, способному закалить юношу в подвижничестве. Для этого Радонежский авва направил его к своему ученику, преподобному Афанасию Высоцкому, сказав:

– Иди без всякого размышления и, если Богу будет угодно, ты примешь там иноческий образ.

Конечно, мысли и прозрения Радонежского духоносца оставались тайной для юного Никона. Внешне отказ в приеме в Лавру выглядел как пренебрежение, нежелание игумена брать на себя обузу, возиться с каким-то захожим мальчишкой. Казалось, все мечты и порывы Никона потерпели крушение. Пресветлый старец прогнал его от себя. Какой болезненный укол в сердце, какой жестокий удар по самолюбию! Какая смута могла подняться в душе отвергнутого! Он мог страстно настаивать на своем желании, с воплями и рыданиями продолжать мольбы. Он мог оскорбиться тем, что его сочли недостойным и неспособным (и как свойственны такие дурные обиды нашему падшему естеству!), мог «гордо и величественно» повернуться и уйти в мир, на свою погибель. Ничего подобного Никон не сделал. Он обладал великой душой – великой в смирении. Любовь к Радонежскому авве, при встрече возгоревшаяся с необычайной силой, выразилась в послушании. Первая же встреча обернулась разлукой. Что ж, и отвергнутый, Никон все же получил от возлюбленного учителя подарок – указание своего пути. То был горький, прощальный подарок – так это виделось Никону. Но он повиновался: пошел без всякого размышления. С печалью в сердце брел он по дороге, ведущей к Высоцкому монастырю.

Юный искатель не понимал, куда он идет. Он ничего не знал о преподобном Афанасии. И немудрено: святой Афанасий был из самых закрытых и отрешенных подвижников, но в то же время и из самых лучших учеников Радонежского духоносца. Он был совершенный монах, достигший полного духовного расцвета, переходивший из силы в силу Божественных созерцаний. Великий в послушании, в свое время он распахнутой душой вобрал уроки Радонежского аввы. Преподобный Сергий считал его равным себе: отрывая от сердца этого возлюбленного духовного брата ради основания задуманной князем Владимиром Храбрым обители, он писал: Вселюбезный Афанасие, благодарю Господа Бога за то, что весьма порадовал ты меня богоугодным подвигом. Воистину вижу в тебе совершенного человека и молю любовь твою: останься, где просит благоверный князь Владимир Андреевич, чтобы ты достойно потрудился во имя Господне на том месте. А впоследствии святой митрополит Киприан, ближайшим сподвижником которого сделался преподобный Афанасий, говорил ему: О, ум рассудительный! О, взор светлый! Возлюбил ты горькое и скорбное, зная, что, по слову пророка, эта горечь слаще меда. Да, как медовую сладость вкушал преподобный Афанасий Высоцкий жестокое иноческое житие, ведущее к Небесному блаженству.

Святой Афанасий был беспошаден к себе и строг к своей братии. Основанная им под Серпуховом Высоцкая обитель была непохожа на Троице-Сергиеву Лавру, открытую всей Руси: то был полумонастырь-полускит: суровое училище высших монашеских доблестей, школа уединенной молитвы. И Высоцкий игумен был совсем не так доступен приходящим, как Радонежский авва: преподобный Афанасий не занимался наставлением мирян, но руководил столь же ревностными, как он сам, подвижниками, а большую часть своего времени проводил в затворе, предаваясь молитве и богомыслию.

Юному Никону пришлось очень долго ждать у дверей его келлии, пока Высоцкий старец совершал молитвенное правило. Но и потом преподобный Афанасий не вышел к своему гостю, а лишь чуть приотворил окошко – достаточно, чтобы увидеть: пришелец молод. Так и говорили они – не лицом к лицу, а сквозь щелку. И здесь Никона ждал новый удар. Он-то надеялся: стоит только произнести имя Преподобного Сергия, пославшего его сюда, – и его немедленно постригут в ангельский иноческий образ. Так и отвечал он на сухой вопрос Высоцкого игумена: Чего ты хочешь и кого ищешь? – Великий авва Сергий прислал меня к тебе, дабы ты облек меня в иноческий чин. Однако такое «высокое знакомство» не оказало никакого воздействия. Так же сухо и холодно преподобный Афанасий возразил: Ты не можешь быть иноком: иночество – дело великое; ты молод, а правила старцев суровы.

Услышав отказ от Радонежского духоносца, Никон не плакал. Теперь он разрыдался, безудержно, судорожно, по-детски. Ему казалось, что врата Царства Божия навсегда захлопываются перед ним. Изгоняемый уже из второго монастыря, Никон чувствовал себя полным ничтожеством, какой-то негодной тряпкой, которую святые мужи с отвращением отбрасывают подальше от своих обителей – обратно в злой мир. Ему казалось гораздо легче умереть на месте, чем уйти от этих суровых монашеских келлий. Сквозь слезы отчаянно молил он и клялся: перенесу всякую скорбь, лишь бы мне дозволено было остаться здесь...

Разумеется, преподобный Афанасий ни мгновения не сомневался в том, что присланный аввой Сергием человек, несмотря на его юный возраст, пригоден и призван к монашескому житию. Радонежский духоносец никогда не ошибался в людях, и слово его было законом для смиренного ученика его, игумена Высоцкого. Однако любого, кто приходил к святому Афанасию, он подвергал обращению строжайшему. Так изгонялись малодушные и маловерные, которым не место было в «школе земных ангелов», какою являлась Высоцкая обитель (и какой, по сути, должен быть каждый монастырь). А для призванных, подобных Никону, эта жестокая встреча была уроком смирения: чтобы сразу научались ценить и понимать всю высоту иноческого звания, к которому они дерзают приступить.

Услышав, как горько плачет Никон, преподобный Афанасий был тронут. В этих горячих рыданиях слышалась чистая скорбь по Богу, проявлялось родное душе святого Афанасия высокое боголюбие. Высоцкий игумен вышел наконец из своей келлии, чтобы поближе рассмотреть, какое сокровище прислал ему авва Сергий. Увидев, как прекрасен юный Никон в священной своей печали, старец умилился и сказал ему:

– Не оскорбляйся, чадо, тем, что я тебе сказал: подвиг иноческий – дело великое; иноки называются добровольными мучениками, и мучение их сугубое. Многие мученики, кратковременно пострадав, приняли кончину. Иноки же в течение всей своей жизни претерпевают страдания и хотя не принимают ран от мучителей, однако, обуреваемые плотью и воюя с врагами мысленными, страждут до последнего издыхания. Посему, сын мой, если ты хочешь работать Господу, то приуготовь свою душу, дабы ты мог с терпением переносить все искушения и страдания.

Но едва ли Никон расслышал хоть что-то из того первого наставления в монашеской жизни, преподанного ему богомудрым учителем. Он лежал в ногах преподобного Афанасия и твердил лишь одно:

– Смилуйся надо мной!

И так же плакал молодой ревнитель, только слезы горя сменились слезами счастья, когда Высоцкий игумен совершал над ним иноческий постриг.

Под суровым обличьем аскета святой Афанасий таил нежную любвеобильную душу. Вскоре он сердечно привязался к юному иноку Никону, добродетели и таланты которого стремительно расцветали под его руководством. Никон преуспевал во всем – в посте, бдениях, молитвенном делании, но более всего – в основе основ монашества: послушании. Именно эту добродетель авва Сергий некогда особенно ценил в самом преподобном Афанасии, говоря ему: Сколько лет был ты при мне и никогда не ослушался не только меня, но и братии. Теперь этот совершенный послушник Радонежского духоносца получил от него в дар ученика столь же прилежного и внимательного.

Послушание растворило ум и сердце Никона для уроков святого Афанасия, и тот щедро, любовно обогащал ученика всем, что скопил за долгие годы подвигов, осмысления Священного Писания и святоотеческих творений. А научить преподобный Афанасий мог многому. Это был мастер духовной брани с льстивыми соблазнами и лукавыми демонами, умелец умно-сердечной молитвы, прошедший ступени, ведущие к Божественным озарениям. Под его руководством Никон постигал науку неусыпного бдения над собой, облекался в непобедимое оружие Богообщения. Муж чудный по добродетели и опытный в Божественном писании, святой Афанасий приобщал молодого питомца к книжной премудрости, тонкостям богословия, постижению тайн Господних. В Высоцком монастыре Никон обучился иконописи и изящному книжному списанию.

Богатые дарования молодого боголюбца развились, очистились, засияли в полном блеске. Старшие иноки восхищались его подвигами, признавали его духовное и умственное превосходство. По желанию преподобного Афанасия и братии Никон был возведен в священнический сан. Учитель любовался своим прекрасным учеником и уже надеялся, что тот останется рядом с ним, унаследует настоятельство в его Высоцкой обители, но временами святой Афанасий начинал прозревать: дивный послушник дарован ему лишь на время, наступит час – и великий авва Сергий заберет обратно свой дар.

Предчувствие разлуки легкой тенью ложилось на любовь святого Афанасия к лучшему из его учеников. А сам Никон просто и горячо любил своего наставника, такого сурового на вид и такого бесконечно доброго душою. Но чем больше преуспевал он в Высоцком монастыре, тем чаще вспоминался ему пресветлый старец, единожды виденный им в Свято-Троицкой Лавре. Прошло два года его ученичества, когда наконец он попросил благословения у преподобного Афанасия на посещение Радонежской обители. У Никона не было никаких особых надежд и планов: он хотел лишь вновь увидеть и услышать авву Сергия. Он не сомневался, что после этой встречи вернется, но преподобный Афанасий сразу понял: любимый ученик покидает его навсегда. И он благословил Никона в путь.

Господь утешил святого Афанасия в этой утрате. Вскоре в Высоцкий монастырь явился еще один молодой ревнитель – боярский сын Амос, ставший достойным учеником богомудрого игумена и под именем преподобного Афанасия-младшего воспринявший от него управление обителью.

Только увидеть Радонежского духоносца, благословиться у него, может быть, услышать несколько слов наставления – лишь об этом мечтал Никон, поспешая в Сергиеву Лавру. Но вновь действительность Божия превзошла радужную мечту. Не как случайного посетителя, а как долгожданного и желанного, как родного великий авва встретил Никона. Спокойно и просто, словно это разумелось само собой, Преподобный Сергий сказал ему: ты останешься здесь. Богомудрый старец действительно ждал возвращения юноши, некогда отосланного им в обитель Высоцкую, и теперь видел то, что ожидал увидеть. Перед ним был уже не прежний неоперившийся птенец, а молодой величавый иеромонах, просветленный опытом подвижничества, умудренный таинственным знанием. Юное стремление к высшему претворилось в зрячее боголюбие; молодая горячность преобразилась в ровное, мирное горение сердца. Да, авва Сергий не ошибся в выборе первого наставника для этого юноши: преподобный Афанасий хорошо потрудился над душой избранника. Теперь самому Радонежскому духоносцу предстояло возводить его к новым Божественным вершинам, воспитывать для величайших деяний. Братия Лавры быстро оценила дарования, суровость подвигов и высоту разума новоприбывшего инока и прониклась к Никону почтением. Убедившись в этом, Преподобный Сергий поселил его в собственной келлии.

Господь медлил с исполнением детской молитвы Никона о наставничестве, но, испытав и закалив его верность, даровал ему просимое в немыслимой полноте. Смирившись до того, что не чаял и последнего места среди воспитанников духоносного Сергия, он стал первым среди его духовных детей. По слову жития, Никон согласился быть в удалении от Преподобного Сергия – и тем совершил подвиг послушания и самоотвержения. Он согласился быть учеником ученика – и тем совершил подвиг смирения. И как очевидно подвиг его награжден! Никто не пользовался впоследствии такой близостью к Преподобному Сергию, как сей, из послушания удалившийся от него. Таков жребий беспрекословного послушания. Он еще ничего не сделал, а уже совершил подвиг и обеспечил себе награду. Да, смиреннейшей, самоотверженной любовью стремился Никон к великому авве, и его стремление было дивно увенчано.

Словно молодой росток к благодатному небу, тянулся Никон к небесному человеку Сергию. И он вошел в светоносный круг, был озарен и объят лучами живой святости, исходившими от духоносца Радонежского. Никон был открыт, весь распахнут навстречу пресветлому воспитателю: не таил от него мельчайших движений своей души, не скрывал такими стыдными кажущихся нечистых или хульных мыслей, какие всеваются духами злобы даже в души великих подвижников, стоит им хоть на миг ослабить внимание к себе. И святой Сергий, как живоносное солнце, вычищал и высветлял все уголки души своего ученика до горнего сияния, делая его недоступным искушениям. Сладчайшим Божественным светом переполнялось все существо Никона – таков плод чистосердечного исповедания помыслов и полного отсечения своей воли перед богомудрым наставником. Этот прямой путь к совершенству указан еще святыми отцами древности. Так, преподобный Исаия Нитрийский говорит: Всякий помысл и всякую скорбь, и всякое желание ваше, и всякое подозрение не укрывайте в себе. Открывайте свободно авве своему, и что услышите от него, то с верою старайтесь сделать. А по слову преподобного Антония Великого, монах должен спрашивать старца о всяком шаге, который делает, и о всякой капле воды, которую выпивает. Авва Сергий мог руководить каждым шагом Никона, искреннейшего из искренних, послушнейшего из послушнейших. И победоносный воин Христов, грозный для лукавых демонов Радонежский духоносец наделял тем же могуществом своего питомца. Образ земного небожителя Сергия был постоянно рядом с молодым ревнителем, заставляя тянуться к тем же высотам, ходить по пути его. И в этом восхождении души, трудном, почти отвесном, Преподобный Сергий укреплял ученика своей благодатной молитвой за него, вымаливал ему силы у Всещедрого Господа. Ободряемый великим аввой, Никон научился разделять с ним равноангельное житие, забывая о нуждах тела, о еде и сне среди счастья неземных чувств, озарений Божественных...

Дивное таинство рождения нового духоносца вершилось в келлии Преподобного Сергия. Любвеобильный авва принимал душу Никона в собственную пресветлую душу, вынашивал и питал ее богатствами своего внутреннего мира – как мать носит ребенка во чреве. Об этой тайне святитель Московский Филарет говорит: Любящее сердце Преподобного Сергия было для Никона отверстою дверью, отколе исходил к нему благодатный свет и мир: верное сердце Никона к святому Сергию было также отверстою дверью для открытия помыслов и душевных движений, дабы никакая мгла сомнения или смущения не уменьшила чистоты совести. Так почил на Никоне дух Преподобного Сергия.

Великого учителя сподобился иметь преподобный Никон, но и сам он был великим учеником. Ведь ученичество – это тоже искусство, требующее особого таланта, мужества и самоотвержения. Радонежский духоносец имел множество замечательных духовных детей, ревностных в подвигах благочестия. Что же позволило святому Никону стать среди этого высокого духовного братства первым и лучшим? Все добродетели и дарование, будь то постничество или мудрость, послушание или чистота, или иное качество святости, вторичны: они вытекают из первичной, Божественной добродетели – любви. Святой Никон первенствовал среди всех в любви к своему авве. Оттого и почил на нем дух Преподобного Сергия.

Щедрое сердце Радонежского духоносца вмещало в себя, обнимало отеческой заботой всех его питомцев. Но святой Никон не просто вошел в это отверстое, всю Русь вмещавшее сердце, а достиг нераздельной близости с великим аввой, можно сказать, отвоевал для себя первое место. У Преподобного Сергия был другой любимец – племянник, святой Феодор. К этому юноше Радонежский авва испытывал чувства словно бы не только духовного, но и кровного, земного отцовства. Ему Преподобный Сергий желал завещать свое творение – Лавру Троицкую. Святой Феодор был безупречен в послушании, чистосердечен в исповедании помыслов, пылко любил своего духоносного дядю, но сильнее всего в нем было стремление самому дерзать перед Богом. Так, оперившись, этот птенец вылетел из гнезда Преподобного Сергия, избрав собственный высокий путь. Рвение к деланию дела Господня – то была наследственная черта праведной семьи, давшей миру Всероссийского игумена Сергия и его племянника, святителя Феодора Ростовского. Были у Радонежского аввы ученики и иного склада, блиставшие своей преданностью ему. Таков, например, был преподобный Исаакий Безмолвник, отвергавший для себя возможность игуменства и вообще любое земное общение, кроме близости к возлюбленному наставнику. Блаженный Исаакий словно бы растворил свое «я» в личности Радонежского духоносца и так, в лучах его святости взошел в Горняя. Но только один преподобный Никон сумел охватить своим величайшим чувством все стороны предивной души, подвигов и свершений Свято-Троицкого аввы. Его любовь по Богу оказалась сильнее и любви кровной, и любви самозабвенной. Он сделался самым любимым, потому что был самым любящим.

Живой храм Господень, Преподобный Сергий блистал сиянием Троического Божества. В этот неизреченный свет вошел, всецело проникся им преподобный Никон – совершенного учителя совершенный ученик. Только он мог воспринять дело жизни Радонежского аввы – Лавру во имя Пресвятой Троицы. Он был наследник, сужденный и дарованный Богом святому Сергию. Почти все духовные дети любвеобильного Радонежского аввы так или иначе причиняли ему боль – боль тревоги за них, когда они спотыкались на многосложном духовном поприще, или боль разлуки, когда он «отрывал от сердца» оперившихся своих питомцев, благословляя их на самостоятельные деяния. Один преподобный Никон никогда и ни в чем не опечалил Радонежского старца и служил ему утехой и радостью, стал его опорой.

Когда разрослось хозяйство Лавры, преподобный Никон принял на себя самую докучную часть игуменских обязанностей – должность келаря, то есть как бы «заместителя игумена по экономическим вопросам». В многообразно одаренной натуре святого Никона открылся и талант организатора: опираясь на него, как на игуменский посох, Радонежский духоносец мог уже не тревожиться о назойливых, мелочных земных вопросах. Преподобный Никон естественно, без усилий врастал в руководство обителью: игуменство было его призванием.

Нежной боголюбивой душе святого Никона был тяжел этот груз: руководство чужими, часто непокорными душами; докука хозяйственных хлопот, рассеивающая помыслы; соблазн «власти и чести», сопряженных со званием настоятеля. Его высшей усладой было сидеть у ног духоносного учителя, его высочайшим счастьем – возноситься в молитве к Господу Вселюбящему. Но святой Никон был послушным духовным сыном Радонежского аввы: покорно, с сыновней любовью воспринял он крест игуменства, возложенный на него великим отцом-наставником. С готовностью принял он эту тяготу попечения о ближних еще и потому, что вполне унаследовал от аввы Сергия неотъемлемое свойство боголюбивых душ – братолюбие. А для Радонежского духоносца, видевшего, как преуспевает его любимый ученик в управлении обителью, это было великой радостью: он воспитал себе достойного преемника, передавал своих духовных детей-иноков и свою Лавру в надежные и заботливые руки.

За полгода Всевышний оповестил избранника Своего Преподобного Сергия о дне его кончины. Остаток земного жития Радонежской духоносец желал провести в уединении с Господом: любимый ученик предоставил ему эту возможность. Перед лицом братии авва Сергий передал преподобному Никону все дела настоятельские, назначил его своим преемником, а сам удалился в затвор. Эти прощальные полгода были дарованы святому Никону, чтобы он мог смириться со скорбью предстоящей разлуки с духовным отцом.

Светла, Божественно прекрасна была кончина Преподобного аввы Сергия. Горькими слезами проводил его в могилу святой Никон; потом сквозь все земное житие пронес он, как незаживающую рану сердца, боль их разлученности. Как осиротевший ребенок, жалобно взывал он над могилой своего аввы:

– Отошел ты, преподобный отец, вся моя надежда! В ком найду я, после Бога, прибежище и где найду утешение?

Ему казалось легче уйти в землю вслед за учителем, чем оставаться без него в многоскорбном мире. То была чистая детская скорбь покинутого. Однако святой Никон являлся уже вполне «взрослым» духовно, и ему должно было самому стать отцом-наставником множества душ – к этому призывали его Всевышний и отошедший в Горняя святой Сергий. Новый Радонежский игумен был не вправе дать горю подавить себя: этому препятствовала верность делу возлюбленного наставника. Продолжив устроение Дома Пресвятой Троицы, преподобный Никон тем самым продолжал и свое служение великому авве Сергию – служение любви. Горечь временной их разъединенности врачевал он в себе упованием на вечную, счастливейшую встречу Небесную.

Сделавшись настоятелем Свято-Троицкой Лавры, святой Никон во всем уподоблялся своему богомудрому предшественнику и учителю. Он первенствовал среди братии – в смирении и труде, на самых тяжелых работах, в молитве и бдениях, вдохновляя остальных своим примером, воодушевляя их самим собой. Однако не робким копированием, а сыновним, творческим и одухотворенным развитием деяний аввы Сергия было Никоново правление. Он придал облику Лавры хозяйственную крепость и стройность, «художественную» оформленность – при нем процвели писание святых икон, изящная переписка священных книг и святоотеческих творений (в чем подвизался и сам святой Никон; до наших дней сохранилось переписанное его рукой Евангелие). Под его окормлением пребывали величайшие русские изографы – преподобный Андрей Рублев и Даниил Черный: они жили в Московском Спасо-Андрониковом монастыре, но духовным отцом их оставался преподобный Никон. Лучший ученик аввы Сергия унаследовал его духовные дарования – дары прозорливости и чудесных исцелений. Вскоре по Руси разнеслась слава нового Радонежского духоносца. Его почитали вельможи, князья и сам Государь Московский князь Василий Димитриевич. К нему стекались толпы людей со своими телесными болезнями и душевными недугами, он стал наследником аввы Сергия в старчестве – духовном окормлении русского народа Божия. По свидетельству древнейшего жития, бысть имя Никона яко священие некое обносимо.

Но если сам богоносный авва Сергий некогда испытал горечь «монастырского бунта», неужели мог избежать подобного его ученик? Людям свойственно «находить пятна и на солнце». Так радонежская братия начала усматривать недостатки в игуменстве преподобного Никона. Да, он был ученик и келейник великого аввы, но большинство их тоже являлись учениками Преподобного Сергия, некоторые даже очень близкими. Да, новый игумен был свят, он был чудотворец, но и святость, и благодатные дарования были не в диковинку в великой Свято-Троицкой Лавре. Еще со времен своего ученичества у преподобного Афанасия Высоцкого, чередовавшего дела настоятельские с затворничеством, святой Никон имел обыкновение временами удаляться в свою келлию для уединенной молитвы. Для него это было насущной потребностью: в общении с Всевышним черпал он силы для будничных трудов; среди молитв дух возлюбленного аввы Сергия незримо осенял его душу. Но этот его обычай стал раздражать братию: инокам казалось, что игумен «отъединяется» и даже «зазнается». Началось ворчание: Настоятеля никогда нет на месте; все-то он молится, а монастырские дела страдают. Преподобный Никон был моложе многих, он не имел того непререкаемого авторитета, каким пользовался авва Сергий. Всероссийский игумен виделся как бы горной вершиной, его преемник – всего лишь холмом: старейшим монахам казалось, что роптать на него допустимо и простительно. Преподобный Никон казался им еще и мягковатым. Действительно, характер его отличала нежность: обращаясь к своим послушникам (или «непослушникам»), он обычно не приказывал, а молил. Старцам обители думалось, что монастырскую жизнь необходимо ввести в более жесткие рамки: мол, только строгий игумен поведет иноков к высочайшим подвигам. Кроме святого Никона в монастыре имелась еще одна знаменитость – духовник Лавры преподобный Савва, суровый аскет, с сердцем, исполненным пламенной ревности, один из любимейших сподвижников духоносного Сергия. На него и устремляли взоры те, которых раздражали «отъединенностъ и мягкотелость» святого Никона.

Эти нестроения привели к тому, что в обители и впрямь появилась разболтанность, начались злоупотребления добротой святого Никона. Так, некий инок Акакий на тихую мольбу игумена сходить в одно из ближних селений по монастырским делам, отвечал дерзко: Я не для того отрекся от мира, чтобы обходить города и села. В этой реплике была как бы формальная правота: и впрямь, монаху полезнее находиться в обители, чем за ее стенами подвергаться мирским соблазнам. Но за «правотой» Акакия таилась фарисейская гордыня, попрание долга высшего и священнейшего – послушания духовной власти. Впоследствии, уже после кончины преподобного Никона, упрямый Акакий жестоко поплатился за свой грех. Забыв о своей былой ревностности, однажды он по собственной воле забрел в то самое селение, куда некогда тщетно молил сходить его святой игумен. Тотчас Акакий впал в жестокое беснование, но среди адских видений избавителем предстал преподобный Никон, с кротким укором напомнивший ослушнику его же фарисейскую фразу: Акакий! Разве ты для того отрекся от мира, чтобы обходить города и села? Неразумный инок раскаялся – и получил исцеление после слезных молитв у раки святого Никона.

Ослушников в Лавре становилось все больше, ропот делался все громче. До открытого мятежа, однако, дело не дошло. Прозорливец Никон не хуже, чем в свое время сам авва Сергий, чувствовал назревавшее против него возмущение. В подобной ситуации святой Сергий просто ушел из своего монастыря и не возвращался, пока братия не опамятовалась. Его ученик поступил «мягче»: преподобный Никон созвал иноков и объявил, что не в силах дольше нести крест игуменства, а намерен вести жизнь затворника. Из обители он никуда не уходил, но заперся в своей келлии и там, не видя человеческого лица, не обменявшись ни с кем ни одним словом, провел шесть лет в подвигах поста и молитвы, возрастая в духовной силе, вкушая любезную его сердцу сладость Богообщения. Так преподобный Никон на время укрылся от мира – друг молчания, делатель бдения, неистощимое сокровище молитвы. В Троицком Патерике сказано: От великого наставника своего святого Сергия научился он, как всему прочему, так и тому, чтобы только поневоле, ради блага других начальствовать, а по влечению собственной души – уединяться и безмолвствовать.

Все обошлось без мятежа, тихо-мирно. Виноватых не было: неугодный игумен ушел сам. Иноки свободно могли пойти к преподобному Савве со слезницей: дескать, Никон нас бросил, смилуйся над нами, будь нам отцом-настоятелем! Ничего не подозревавший об истинной подоплеке событий святой Савва согласился принять руководство Лаврой, побуждаемый к тому любовью и жалостью к братии. Этот пламенный ревнитель явился достойным главой монастыря, управляя им с разумной строгостью. Однако его хватило только на шесть лет. Среди попечений об огромной Лавре преподобный Савва почувствовал, что надламываются крылья его собственной души, хладеет его боголюбие, в заботах о других он губит себя для вечности. В поисках спасительной тишины он откликнулся на настойчивые просьбы князя Юрия Звенигородского, звавшего его в свой удел для основания новой обители. Под Звенигородом святой Савва облюбовал гору Сторожку, покрытую цветущими растениями, которая показалась ему Небесным раем, насажденным благовонными цветами. Там создал он свой монастырь Сторожевский, впоследствии действительно ставший на страже над дорогой, по которой надвигались на Москву западные интервенты. На Сторожке преподобный Савва воздвиг храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы – свою дань памяти любимого аввы Сергия: теми же зодчими будет построен, точно таким же предстанет затем каменный Свято-Троицкий собор Сергиевой Лавры. Имя преподобного Саввы Сторожевского среди питомцев Радонежского гнезда – одно из славнейших. Но крест управления самим Домом Пресвятой Троицы оказался по плечу лишь более тихому и нежному, но более выносливому и сильному святому Никону, ибо дух Преподобного Сергия почил на нем.

За шесть лет братия Лавры успела стосковаться по мягкой и доброй руке преподобного Никона. Когда ушел святой Савва, бывшие ропотники начали ломиться в одинокую келлию бывшего игумена, его же осыпая упреками: Неприлично тебе, отче, искать пользы для себя одного, попекись лучше о спасении ближних. Святой Никон покорно, с повинной головой вышел из своего затвора и вновь воспринял игуменский жезл, выпросив, однако, у братии для себя «льготу»: чтобы они уступили ему из каждого дня некоторую часть, которую назначал он для безмолвного богомыслия и молитвы.

Преподобный Никон снова принял руководство Лаврой в канун грозного для обители часа. Предшествовавшие этому годы уединенного подвига были даром ему от Промысла Божия во утверждение его духовной мощи. Пустынничество, отшельничество или затвор – необходимая стадия на пути подвижника к высочайшему совершенству, ибо так по благодати Господней он может окончательно победить в себе страсти и восторжествовать над лукавством демонов, после чего никакая мирская злоба ему уже не страшна. Преподобный Сергий в свое время прошел отшельнический искус в лесных дебрях; теперь у его ученика, святого Никона, был «заполнен этот пробел» в восхождении к совершенству. Богоносный игумен Никон вышел из затвора в духовном всеоружии, когда на Русь надвигались полчища ордынца Эдигея. Опустошительный набег грозил смести с лица земли Сергиеву Лавру.

Не о себе, а о вверенной ему великим аввой обители, о возлюбленной своей иноческой братии тревожился преподобный Никон, умоляя Всевышнего о защите от ордынцев, призывая на помощь своего отошедшего в Горняя учителя. Небожитель Сергий утешил своего трудящегося на земле любимого и верного питомца. Вместе с Московскими святителями Петром и Алексием явился авва Сергий святому Никону и предсказал:

– Господу было угодно, чтобы иноплеменники коснулись и сего места. Ты же, чадо, не скорби и не смущайся: обитель не запустеет, но процветет еще больше.

Благословив преподобного Никона, небесные гости стали невидимы. Он бросился к двери своей келлии – та оказалась запертой. Открыв дверь, он успел увидеть фигуры удалявшихся дивных пришельцев. Так он вполне убедился в истинности дарованного ему видения.

Ободренный таким чудесным образом, преподобный Никон уже совершенно спокойно увел братию из Лавры в безопасную лесную глушь. Они унесли с собой святые иконы, богослужебную утварь и бесценные сокровища – деревянную чашу и дискос, деревянный игуменский жезл-посошок, ветхий монашеский куколь аввы Сергия – богатство его святой нестяжательности. Ордынцы дотла сожгли Радонежскую обитель. Иноки во главе со святым Никоном возвращались на пепелище. Конечно, то было прискорбное, плачевное зрелище. До горьких слез было жаль, что исчез Троицкий храм, построенный некогда руками самого духоносного аввы Сергия, лишь угли остались от его келлии, в которую однажды вошла Своими стопами Сама Пресвятая Богородица. Плачевно, но таковы были суды Господни. По мысли святителя Московского Филарета, так претерпела свое уничтожение и Свято-Троицкая Сергиева Лавра, чтобы возродиться в новом величии.

Данью памяти духоносного аввы Сергия и к славе преподобного Никона явились пожертвования на восстановление их Лавры, сыпавшиеся со всех сторон: от даяний великого князя Василия до лепты бедного крестьянина-паломника. Вскоре обитель была отстроена заново, стала еще стройнее и основательнее. Вновь воздвигся храм во имя Пресвятой Троицы – сначала из дерева, но уже близился ему срок утвердиться и в камне.

Всероссийский игумен не покинул родную землю и, воссияв в Небесном Царстве, вновь зримо явился Руси: нетленным, цельбоносным, чудотворным телом своим. И более всех ликовал при дивном обретении мощей аввы Сергия самый любящий его ученик, верный продолжатель его деяний преподобный игумен Никон.

Как место покоя великого Сергия созидался в его Лавре каменный собор во имя Живоначальной Троицы. Здесь надлежало лечь его телу, освящавшемуся великой душой, в которой сияла благодать Троического Божества. Храм воздвигался любовью благодарной Руси. Оживала память о духовных и державных свершениях Всероссийского игумена. Смиренным поклонником прибыл на торжество сын благоверного Димитрия Донского князь Юрий. Он привел с собой зодчих, прежде строивших храм Рождества Пресвятой Богородицы по замыслу пламенного ученика аввы Сергия преподобного Саввы Сторожевского и теперь повторивших свое творение в самой Сергиевой Лавре. Ради украшения Троицкого собора преподобный игумен Никон вызвал из Москвы своих духовных детей – святых изографов Андрея Рублева и Даниила Черного. Дивной росписью и иконами почтили они Свято-Троицкий храм. Духом Преподобного Сергия запечатлелось вершинное творение мирового искусства, чудо богословия в красках – образ Святой Троицы кисти преподобного Андрея Рублева. Все лучшее, что могла дать Русская земля, несла она к гробнице величайшего своего святого. И сиял земному отечеству духоносный Радонежский авва – Небесныя Силы приобщивыйся, но и от нас духом любве своея не отступивый и честные своя мощи, яко сосуд благодати полный и преизливающийся, нам оставивый!

Всерадостное торжество обретения мощей аввы Сергия увенчивало земной подвиг вернейшего его ученика – преподобного Никона. Никакое земное блаженство не могло бы так возвеселить его сердце, как это зримое всенародное прославление его отца духовного. Неустанно святой Никон воспевал щедрость Всевышнего: Благодарю Тебя, Господи, и славлю пресвятое имя Твое за то, что даровал мне, недостойному, видеть все сие моими очами.

Но еще большую радость Всещедрый Бог готовил святому Никону – кончину. Для него это было желаннейшим, давно вожделенным счастьем Небесной встречи с возлюбленным аввой Сергием. Вслед за духовным отцом рвался преподобный Никон еще в тот миг, когда отлетела ко Господу дивная душа его наставника и он, осиротевший, по-детски рыдал над гробом аввы. Но тогда еще не пробил час его. А вот теперь он пронес вверенный ему Радонежским старцем крест служения, многими трудами заслужил вечноблаженную встречу в обителях Царя Небесного. В красоте кончины своей ученик уподобился учителю: так же перед самым отшествием приобщился Святых Христовых Таин, тем же Божественным светом озарилось его чело. В предсмертном забытьи святой Никон вымолвил: Отнесите меня в ту светлую храмину, которая мне уготована по молитвам отца моего: не хочу более здесь оставаться. Последними же его словами в этом мире были: Изыди, душе моя, туда, где тебе уготовано пребывать, гряди с радостью: Христос призывает тебя.

В совершенной любви к незримому Божеству преподобный Никон возносился на крыльях любви к богоподобному человеку Сергию – через любовь к собственным духовным детям, в каждом из которых созерцал он сокровенное сияние образа Господня. По слову апостольскому, ложью является «абстрактное боголюбие» – только истинная любовь к ближним, к окружающим нас людям возводит нас к Непостижимому Создателю и Отцу Небесному. В верности человеческой любви – залог верности Любви Божественной. Так, один из учителей Церкви, преподобный Симеон Новый Богослов, восклицал: Ничто не отлучит меня от любви к Христу моему и к моему духовному отцу!

Любвеобильный авва Сергий и самый любящий ученик его Никон остались неразлучны и в Горнем мире: бессмертна их любовь взаимная. В веках пребывают они в одном звании: игумен Радонежский. Связанные великим единством любви, и на земле они остаются рядом: лишь тонкая стена разделяет честные мощи чудотворцев Сергия и Никона. Вместе являются они в благодатных видениях, принося взывающим к ним людям исцеление души и тела. Преподобный Никон длит свое радостное послушание великому авве: так, в одном из чудесных явлений святой Сергий игуменским жезлом указал своему послушнику на страждущего и молвил: «Помоги!» – и преподобный Никон по слову его исцелил больного.

Вместе оба духоносных Радонежских игумена в годину Смутного времени обходили дозором стены своей Лавры, обороняя ее от хищных западных врагов. Вместе предстательствуют эти могучие молитвенники перед Престолом Всевышнего за русский народ, за каждого из нас, грешных и недостойных.

Преподобный Никон Радонежский велик в любви, верности, служении своему предивному авве, игумену Русской земли. Недаром именно он сподобился изнести из земли нетленное тело духоносного учителя, воссоздать сначала в дереве, а потом и в камне его Свято-Троицкий храм, вдохновить на воплощение его Троицкой иконы преподобного Андрея Рублева. Святой Никон своим талантом «хозяйственника-келаря», художественным вкусом и просвещенностью книжного списателя сумел утвердить и украсить завещанную ему аввой Сергием Лавру, свершив эти доблестные деяния силою преданности отцу духовному, через которую являлось его боголюбие во славу Всевышнего. Он – первый, лучший, высочайший среди множества великих учеников игумена всея Руси. Другие также совершали замечательные подвиги, тоже возглавляли монастыри, но все же то были «ветви», а не «ствол» деяний аввы Сергия; основанный им Дом Пресвятой Троицы суждено было укрепить преподобному Никону. В земном отражается Небесное. Так смиреннейший послушник Радонежского старца святой Никон разделил его Горнее величие – блаженство и славу величайшего из святых мужей Руси.

Последуя великому своему наставнику авве Сергию, преподобный Никон Радонежский достиг спасения и вечного блаженства, просиял в Небесном Царстве. Так да послужит опорой и нам, немощным, примеры жития святых – людей древних и новых времен, да научимся мы от них угождать Господу Милующему, а не гибельной мирской суете. Так да подражает каждый из нас святому Никону в послушании духовным отцам, наставляющим нас в животворных истинах веры Христовой. Так да восполним мы свои слабые силы, покаянно прильнув к целительному источнику святости, которой так богата наша Матерь-Церковь Православная. Так да вразумит нас и излечит от безумной вражды и злобы воспоминание о светлой взаимной любви и человеколюбии угодников Божиих, истинных сынов Всещедрого Отца Небесного.

Чтобы не блуждать нам по сумрачным и опасным закоулкам этого мира, дабы избежать нам нескончаемых мучений в вечном мраке, будем же, пока не поздно, всеми силами искать чистый свет Божественной Любви и Истины, как искал и обрел его преподобный Никон в великом своем наставнике авве Сергии. Ныне, празднуя день славной его памяти, воззовем же к нему как к богомудрому помощнику нашему: Духовному твоему настоятелю, отче Никоне, всячески прилепився, от него наставляем, во всем Христови поработився, монахов был чиноначальник и преподобных сожитель: с ними же Христа Бога моли непрестанно о всех нас. Аминь.