Духовные основы самой рациональной деятельности: Или о том, как христианские богословы придумали науку, возник и угас «культ Природы», а мы живём в предчувствии мировоззренческого переворота

Многие считают, что наука появилась давным-давно в еще незапамятные времена. Но на самом деле это не так. Без христианства наука, буквально, никогда бы не появилась на свет. Без христианства не было бы и научно-технической революции. Христианство же сегодня определяет и новые горизонты науки. Давайте выясним подробности…

Духовные леса научной революции

Как это не удивительно, но история науки начинается с Ветхого Завета, который, в отличие от всех других известных богословских текстов, уникален тем, что, во-первых, поставил проблему выбора истинного Бога среди ложных, а во-вторых, вопрос о непознаваемости Бога («Книга Иова») ввиду Его несопоставимости с возможностями человеческого разума.

Дальнейшее соединение иудейских представлений о Боге с античной философией (ни в этом ли еще один смысл слов апостола Павла о том, что нет в христианстве различий между иудеем и эллином?) в христианском богословии породило дискуссию о возможностях применения разума в вопросах веры для решения парадоксальной задачи ‒ познания непознаваемого объекта.

В результате в первые столетия нашей эры возник комплекс знаний, структурированный по следующим направлениям: первое ‒ так называемое «естественное богословие», продолжающее античную традицию рассуждений о «природе» Бога, отличную от природы видимых вещей; второе ‒ «откровенное богословие», центрирующееся вокруг изучения Священного Писания; апофатическое богословие ‒ исключение ложных знаний о Боге; а также мистицизм как метод непосредственного, но не выразимого в словах общения с Богом.

Получается, что только монотеизм (иудаизм, христианство и ислам) поставил проблемубогопознания, но только христианство после полутора тысяч лет дискуссий о возможностях применения разума в вопросах веры создало науку для исключения ложных знаний о творении, чтобы прекратить поклонение ему, а не Творцу. В христианском понимании поклонение творению (созданию), а не Творцу (Создателю), то есть идолопоклонство, является источником для множества других смертных грехов, наиболее гибельными из которых являются корыстолюбие, чревоугодие и гордость.

Исходя из этого, науку следует рассматривать как дополнительный к апофатическому богословию способ познания, но не Бога, а его творения ‒ мироздания. Апофазис как процедура утверждения через отрицание(построение рассуждений от противногоистинному ‒ то есть от ложного)задает стратегию научного мышления ‒ выражение сущности мироздания путем последовательного отрицания всех возможных его определений. В качестве теоретической основы научного познания выступает каппадокийская традицияразличения непознаваемой сущности Бога и ее проявлений ‒ действований или энергий.

Именно благодаря такому подходу, выработанному апофатическим богословием, людям, не имевшим ранее представлений обопытной науке, удалось догадаться, что природа познаваема, представима в логике понятий, и изобрести в дальнейшем основанные на наблюдении и эксперименте орудия познания. С помощью такого подхода восходим от сложного к простому и от видимой реальности ‒ физической ‒ к невидимым, лежащим в основе воспринимаемой реальности. Вот почему восхождение к бестелесному и непонимаемому осуществляется путем отсекания этих материализующих прибавлений. Метод позволяет подняться с более низкого онтологического плана к более высоким онтологическим планам в иерархическом движении вверх. Таким образом, наука и религия имеют общую цель ‒ помочь духовному росту человека и установлению лучших условий для его жизни.

Богословское обоснование опытной науки

Для того чтобы люди могли понять то, что им открыл Иисус Христос, было Им предсказано и свершилось сошествие Святого Духа, который «научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам» (Ин. 14:26). Именно обретение Святого Духа позволило создать Священное Писание, а толкование превратило Священное Писание в источник познания.

Благодаря такому дару принципиально изменилась познавательная ситуация ‒ ранее непознаваемый божественный абсолют, к которому неприменимы человеческие способы познания, теперь, благодаря обретению Святого Духа, предстал непознанным, но в принципе познаваемым. В других религиях таких изменений в познавательных возможностях человека не произошло.

Принятый на I Никейском Вселенском соборе Символ веры в догмате о Троице как равенстве Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого прекратил античную традицию систематизации наблюдаемых различий, а начатая здесь практика голосования истины и перевода проблематики в решенные вопросы волей-неволей сподвигала мыслящих богословов на поиски новой проблематики.

Ближайшим следствием этого стало появление новой «линейной» концепции истории‒ историидействия Святого Духа, который сокрытым от человека образом выполняет свою задачу «научитьнас всему и напомнитьнам все». Более же отдаленныеследствия принятия Символа веры идут как раз по линии осознания роли веры в процессе познания и предметного истолкования мира как неисчерпаемого источника нового ‒ раскрытие среднего элемента производной от догмата о Троице триады «Бог до вещей ‒ Бог в вещах ‒ Бог после вещей».

Это значит, что выполненное в первом тысячелетии после Рождества Христова осознание Символа веры привело к богословскому обоснованию опытной науки, ее предмета и прежде всегоравнодоказательногодля всех христиан авторитета ‒ эксперимента как проверки на воспроизведение-репродукцию. Опора на простую репродукцию как нагарант истинности и принадлежности к божественному знанию «до вещей» не есть, конечно же, еще в полном смысле слова теория научного эксперимента, но это дало инструмент для работы с произвольными «мнениями», искажающими христианскую истину. Например, «химер, козлооленей и подобные вещи»можно считать существующими только тогда, если их удается перевести в бытие, превратить в единичные вещи.

С тех пор утвердилась идея о признанииравносилия известного через Откровение и познанного силами человека.

Саймон Шеффер блестяще показал (Шеффер С. Информационный строй «Принципов математики» Исаака Ньютона, 2008), на какую мощную систему знаний опирался Ньютон, когда писал свои знаменитые «Начала». Для того, чтобы понять, каким образом действие гравитационной силы, которую он только что открыл и смог измерить, передается от тела к телу, находящемуся на огромном расстоянии, Ньютону потребовались длительные размышления о природе ангелов. Ему нужен был передатчик, мгновенно действующий и нематериальный. Оказалось, что для такой роли подходит лишь ангел, как его понимает христианство. И Ньютон штудирует богословские труды в области малоизвестной ныне дисциплины «ангелология». Ангелы мало-помалу теряют крылья и превращаются в силы ‒ так что на самом деле ньютоновские вестники Божии до сих пор незаметно присутствуют в наших физических законах.

Поэтому ничто не мешало богослову выдумывать очередных «химер и козлооленей» и пытаться воспроизвести их в реальности вещей. Наукой до конца XVIII века занимались исключительно лица, имевшие духовный сан, а сегодня подавляющее большинство ученых являются верующими людьми. Поскольку любой удавшийся акт «порождения»(воплощения в материале) единичного по самой что ни на есть сумасшедшеймысли-образцу есть акт перевода человеческого «после вещей» в божественное «до вещей», есть акт познания Бога, данная через Святого Духа санкция на истинность результата, равнодоказательнаядля любого христианина ‒ вера в сотворенность мира определяет веру в истинность созданного человеком образца, допускающего репродукцию-копирование в мире практической деятельности. Таким образом, наука стала дополнять богословие еще и тем, что в своей опытной направленности устраняла существенное для богословия ограничение ‒ прямой выход в деятельность по производству материальных благ. Но потеря наукой изначального духовного ориентира дорого обернулась для человечества.

Конец иллюзий «царства разума»

20 июля 1969 года Нил Армстронг спрыгнул с последней ступени лунного посадочного модуля на глазах у миллионов телезрителей, наблюдавших высадку на Луну в прямом эфире. Тогда же он произнес знаменитую фразу: «Маленький шаг для человека, большой шаг для человечества».

Но в 2009 году, когда отмечалось пятидесятилетие полета «Апполона» на Луну, очевидным было то, что никто уже не рассматривал эту экспедицию как первый шаг на пути, по которому с тех пор можно было бы продвинуться дальше. Совсем иначе с этой точки зрения выглядит аэроплан Луи Блерио, впервые пересекший Ла-Манш, ‒ столетие его перелета праздновалось в тот же год. За сто лет человечество проделало гигантский путь, перейдя от моторизованного воздушного змея к аэробусу. А вот космические корабли сегодня уже воспринимаются не как провозвестники будущей жизни в космосе, а лишь как напоминание о волнующем подвиге, который не получил продолжения.

Как будто мы вопреки научной революции, которая была призвана заменить аристотелевское деление мира на надлунный и подлунный представлением о бесконечной вселенной, постепенно вернулись к этому же делению. Как будто мы снова сделали для себя открытие, что жизнь на Земле является столь хрупкой и бренной, что ее нельзя распространить за пределы нашей планеты.

Так что же поворачивает время вспять? Последующее развитие науки, которое вывело человечество из плена убогой иллюзии, будто все проблемы можно разрешать исходя из идеала «саморазвивающейся Природы».

Обращение к «Природе» как конструкту, обозначающему нечто цельное, гармоничное и прогрессирующее, было реакцией на пережитые в XVII веке преступления религиозных войн. Желание их предотвращать спровоцировало всплеск интереса к выявлению «законов Природы», следование которым как набору «неизменных факторов» рассматривалось в качестве основы для преодоления любых кризисов‒ политических, экономических, социальных и других.Ответ на вопрос о том, как воздействуют эти факторы, пытались дать три направления, претендующие на определение научных методов ‒ редукционизм, натурализм и механицизм.

Апогеем «природоориентированной» науки стала деятельность Джулиана Хаксли, автора книги «Эволюция: Современный синтез», вышедшей в 1942 году. Этот труд по объему анализируемого материала и широте проблематики превосходит даже книги Дарвина.Здесь Хаксли не только завершил поиск путей объединения генетики с теорией эволюции, создав тем самым «прочный теоретический фундамент» для приравнивания человека к животному, но и впервые для научных работ по естествознанию перешел на этой основе к прямым политическим выводам ‒ идеям контроля над численностью населения в соответствии с ростом производства, идею ограниченных ресурсов экономического развития, пропаганде сексуальных извращений для компенсации демографических ограничений, а также идею эвтаназии.

Но в XXIвеке мы, теперь уже вооруженные адроннымколлайдером, снова открываем для себя представления о фрагментированном и множественном мире, намного более сложном, чем имеющиеся механистические и эволюционистские объяснения. Сегодня мы наблюдаем возвращение научных споров к проблематике средневековой схоластики, которая была отвергнута в иллюзии торжества «культа разума», якобы уже не нуждающегося в «костылях» религии. Ведь считать, будто есть «объективные» критерии истины, будто у всех представления о реальности одинаковы ‒ большая ошибка.

Мировоззренческий переворот

В качестве иллюстрации того, насколько может быть различно восприятие реальности, укажем здесь на знаменитую историю о «Вальядолидской хунте» (1550-1551) ‒ дебатах, в которых защитник индейцев епископ Бартоломео де лас Касас (1484-1566) выступал против ревнителя «чистоты веры» Хуана Хинеса де Сепульведы (1490-1573). Спор шел о том, есть ли у индейцев душа, которую можно спасти крещением. Но в то же самое время в Коста-Рике индейцы ломали голову над вопросом: а есть ли у испанцев, о существовании которых они недавно узнали, тело? Именно тело, так как вопрос о наличии души не возникал ‒ они считали, что душой наделено все живое. Чтобы получить ответ, индейцы топили пленных конкистадоров в бассейне, а потом смотрели, разлагаются ли их трупы.

Но и сегодня, как и в XVIвеке, мы имеем лишь два равнодоказательных для всех авторитета ‒ Священные тексты и эксперимент. Апелляция к конструкту «Природа» не привела к всеобщему непререкаемому согласию. Напротив, возникли новые идеологии, которые, с одной стороны, оправдывают разделение в обществе на «элиту» и «быдло», «сытых» и «голодных», расово или классово «чистых» и «нечистых», утверждая якобы справедливость такого разделения, а с другой ‒ подрывают устои этого строя, разжигая социальные волнения.

Нужен новый подход, который бы позволил соотносить два разных видения реальности, не примыкая полностью ни к одному из них ‒ испанцев Вальядолида и индейцев Коста-Рики XVIвека или современных сторонников «научного мировоззрения» и языческих культов.

Для этой цели может быть использован термин «мироздание». Использование этого слова позволит нам поставить вопрос о том, какими средствами мы приводим к единству разнообразие мировоззрений. Иными словами, можно утверждать, что все мы ‒ очень разные люди ‒ живем в мироздании, и что существуют разные, порой противоречащие друг другу, мировоззрения как способы привести этот мир к какой-либо форме единства. Но вместо того, чтобы исходить из мнимостиочевидного представления о единой «Природе», следует избавиться от этого конструкта, а науку снова погрузить в ее «естественную» среду ‒ благоустроение земной жизни в защите мировоззрения человека через опровержение ложных духовных практик.

Исходя из этого, станет понятно, что конструкт «Природа», в котором действуют якобы «универсальные законы» ‒ это миф, созданный XIXстолетием. А вселенная как «всеобъемлющее пространство», могущее объять одновременно всех живущих, есть частный случай представлений о мироздании ‒ это исторический курьез, отжившая форма мировоззрения, вернее, колониальной политики. А мироздание образуют не только живущие, но и те, кто жил раньше, и те, кто еще только будет жить.

Здесь мы выходим за рамки так называемого «позитивного» знания, неотъемлемым свойством которого является его положительный характер ‒ «очевидность», проверяемая посредством наблюдения или эксперимента. Достижение этого неопровержимого знания сделалось, по-видимому, основной целью современной цивилизации. Нашим кумиром стала достоверность знания, его неоспоримая и явная для всех очевидность.

И все же среди этой рассудочно устроенной жизни нас подстерегают вопросы, не укладывающиеся в рамки позитивного мышления. Подобные вопросы возникают в нас при восприятии искусства. Что отличает полотна Рембрандта от Ван Гога, музыку Баха от Моцарта? Подобные вопросы рождает созерцание природы, лишь только мы переходим от констатации существования природных объектов к попытке уяснить их первопричину и конечную цель. В какой-то момент мы сталкиваемся с болезнью, дряхлением, смертью. Тогда-то и встает перед нами «вечные» вопросы: в чем смысл жизни, что делать, неужели все завершается ямой, засыпанной землей?